Посмотри на меня - Маша Трауб

Но другой момент просто потряс. Новая Володина теща встала и произнесла тост. Не за мужа-юбиляра, а за зятя. Говорила о нем с уважением и благодарностью. Искренне. Какой он замечательный, как повезло семье, что такой человек появился в их доме. Как повезло не только дочери, но и им – родителям. Она говорила про него как про любимого сына. И мой Володя расцветал на глазах, был благодарен за слова. Поцеловал жену. Подошел к теще и поцеловал ей руку. С тестем тепло обнялся. Он стал другим человеком. Не каким-то примаком, а сыном, любимым. Теща благодарила его за заботу, за счастье стать бабушкой и дедушкой, за то, что сделал их дочь счастливой женщиной. И какой прекрасный растет внук, Ванечка. Все лучшее взял от отца. Похож как две капли воды. Тесть кивал. А жена прильнула. Нежно, ласково. Так, как я никогда не делала. Не умела. Меня никто не научил, что нежность можно проявлять, показывать, не стесняться. Володе это было нужно. Он тоже говорил про семью, про то, как нашел счастье. Благодарил тещу, тестя и жену за то, что приняли его сразу как родного.

Я должна была выносить горячее. Не знаю, как удержала четыре тарелки. Они были едва теплыми, но у меня руки пылали, будто я кипятком ошпарилась. Тогда я поняла – если человеку сказать, что он нужен, важен, ценен, то это уже многое. Не тыкать носом, как нагадившего котенка, не попрекать, а благодарить. Вот в чем секрет семейного счастья, оказывается.

Я тоже не узнавала Володю. Он умело пользовался приборами, будто вырос не в детдоме, а в приличной семье. Хотя, когда мы вместе жили, он яичницу ложкой ел. В лучшем случае вилкой ломал на части. Говорил, что в детдоме им не давали вилок. Боялись, что проткнут друг друга. Ели столовыми ложками – и первое, и второе. Володя, который еще недавно радовался простыне на матрасе, сейчас умело раскладывал салфетку на коленях. Он быстро всему научился. Костюм на нем сидел как влитой. Чисто выбритый, стрижка новая, модная. Я в какой-то момент замешкалась – вдруг ошиблась? Вдруг это не мой Володя? Мой был или пьяный, или с похмелья. Заросший, немытый. Одни штаны на выход и застиранные треники на каждый день. Рубашка и майка – весь гардероб. Еще пиджак с засаленными, блестящими локтями. Такой старый, что стирать страшно – на нитки рассыплется. Носки, белье я зашивала, латала. На новое он не соглашался. Говорил, что и в старом нормально. Я еще на руки внимание обратила. У Володи пальцы были вечно черные от масла и грязь под ногтями. Стричь он их не любил, стриг, когда уже совсем страшно смотреть становилось. В тот вечер я поставила перед ним тарелку и увидела его руки – тонкие кисти, длинные пальцы, ногти коротко стриженные. Руки нежные, будто на заводе сроду не работал.

Я боялась посмотреть на его жену. Старалась глаз не поднимать. Но пришлось. Она была красавицей. Настоящей. Холеной, с прической, в красивом платье. Очень новому Володе подходила, точнее, он ей. Красивая пара, дорогая, как та осетрина и черная икра, которые на столе стояли и заветривались. Я еще думала, что за люди странные – икра под носом, ешь хоть ложкой, а не едят. Потом все равно повар остатки заберет. Официантам обычно с банкета что попроще доставалось. Я икру черную ни разу в жизни не пробовала. Как и осетрину горячего копчения. И не мечтала. А мой Володя съел кусочек этой осетрины, будто еще в детстве ею объелся. А на икру даже не посмотрел.

Я выносила десерт. Ноги уже не слушались. Будто гири к каждой прицепили. Володя танцевал с женой, потом с тещей и снова с женой. Танцевал прекрасно. Где только научился?

И вот тогда я подумала: а он понимает, что проживает чужую жизнь? Занимает не свое место? Я уже точно знала – так бывает. Моя жизнь была никчемной и бесполезной: жила, ходила, говорила, но жизнью это назвать было нельзя. Так, существование. А ему, интересно, приходила в голову мысль, что он случайно оказался там, за главным столом, рядом с красавицей женой и богатыми тестем и тещей? Разве не занял чужое место? Не для него этот стул предназначался. Может, по ошибке чужую жизнь проживает?

Мне вдруг захотелось кричать. Выйти на самую середину зала и рассказать, что Володя – мой Володя. Детдомовский. Работяга. Что он пил, не брился, из роддома меня встречал, едва на ногах держась. Бросил меня на улице, где я чуть не умерла, потом отказался от родной дочери. Что он любит гречневую кашу, перловку и рыбные котлеты из старой, вымороженной тушки трески, а не эту вашу осетрину и семгу слабосоленую, розовую и нежную. Что он душ и ванную впервые увидел, когда уже взрослым стал, в общаге поселился. А до этого в бане в тазике мылся раз в неделю. Как наслаждался чистым бельем и собственным полотенцем, когда у нас стал жить. Мне хотелось кричать. Но я сдержалась. Не ради работы, ради Володи. Ради того, чтобы он получил ту жизнь, о которой мечтал и которую я ему дать не смогла. У меня не хватило для него нежности, терпения, заботы. У моей матери – мудрости: хвалить, ценить, петь дифирамбы, гордиться зятем, а не понукать каждый божий день. Пусть проживет чужую жизнь как свою. Я никому не скажу, что судьба ошиблась.

Точно помнила, как поставила последнюю тарелку с куском торта. Помнила, что нужно еще подать чай и кофе. И в этот момент в зал забежал мальчик. Совсем еще малыш. Годика два с половиной. Явно вырвался из чьих-то рук, побежал, врезался в стул и упал. Я кинулась, перепугавшись, что ребенок ударился. Подняла, поставила на ножки. Малыш не расплакался. Вырвался и побежал дальше. Добежал до Володи и поднял ручки, просясь, чтобы его подхватили. Володя тут же усадил малыша себе на шею, стал скакать, изображая лошадку. Все смеялись. Женщина, которая спешила за малышом, видимо няня, начала оправдываться, извиняться. Ванечка ни в какую не хотел спать. Просился к папе, маме, дедушке и бабушке. Чай не понадобился. Пришлось нести бокалы, стопки, бутылки, чтобы все могли выпить за здоровье ребенка. Любимого сына и внука.

Малыш был прекрасен. Кудряшки, щечки. Бойкий мальчик. Одет как ангелочек: ботиночки, штанишки. Идеальный ребенок. Володя усадил его на колени и начал кормить тортом. Мальчик ел аккуратно, как взрослый. Я бегала как заполошная, не зная, кому что ставить – рюмки под водку, вино. Володина жена попросила кофе. Я услышала, как она рассказывает – Володя и по ночам к сыну встает, давая ей выспаться. И укладывает на дневной сон. Даже кашку недавно сварил, так Ванечка все съел. Няня аж плакала от обиды, что не она такую кашку вкусную сварила. Ванечка папу больше всех любит. Володя – замечательный отец. Лучшего и желать нельзя. Заботливый, предупредительный. Ему ребенок в радость, от счастья так и светится.

Я донесла рюмки, бутылки, поставила, зашла в подсобку и упала в обморок. Меня администраторша в чувство привела.

– Да что с тобой сегодня? – кричала она, но не раздраженно, как обычно, а с тревогой. Видимо, вид у меня был совсем плохой. Даже чай велела для меня сладкий и крепкий принести.

– Это он, – промямлила я. – Володя. Мой бывший муж, – призналась я ей.

– Кто? – не поняла администраторша.

– Зять юбиляра.

– Почему сразу не сказала? Я бы тебя с банкета сняла. Разве так можно? – ахнула та.

– Мне деньги нужны. У меня дочь. От Володи. Но он ее не видел почти с рождения. И меня не узнал, – призналась я.