Фальшак - Андрей Троицкий

– Ты куда собрался? – крикнул Сайдаев, но было поздно.

Бирюков уже оказался под «девяткой». Перевернулся на бок, нащупал пистолет, прикрепленный к днищу. Отодрал куски лейкопластыря, передернул затвор. Правая рука дрожала. Чтобы унять эту дрожь Бирюков прижал локоть к земле. Так лучше целиться. Бросив запихивать деньги в чемодан, Сайдаев согнулся, чтобы посмотреть, что делается под машиной. Бирюков знал, что с такого расстояния не промахнется. Но все же перестраховался, поймав физиономию усатого мужика в прорезь прицела, дважды нажал на спусковой крючок.

Сайдаев даже не успел удивиться. Первая пуля, выбив зубы, прошла навылет через горло. Вторая пуля ударила в лоб, чуть выше правой брови. Не вскрикнув, Сайдаев упал на землю. Бирюков выстрелил еще дважды, в уже мертвого человека. Карапетян, увлеченный своими подсчетами, не сразу понял, что за хлопки раздались под днищем автомобиля. И только когда Сайдаев рухнул на землю, сообразил, что к чему. Двумя руками, как любимого ребенка, он подхватил чемодан с поднятой крышкой и, роняя пачки на землю, со всех ног припустил к «пятерке».

– За руль, – заорал Карапетян, обращаясь к Панову. – Садись за руль, живо.

Бирюков трижды выстрелил вдогонку, по ногам, но промахнулся. Из-под машины слишком плохой обзор. Бирюков перевалился на живот, обхватил пистолетную рукоятку двумя ладонями и, прищурившись, выпустил последнюю пулю. Он видел, что правая нога Карапетяна подломилась. Он так и не успел добежать до «пятерки», упал на дорогу. Бирюков полез в карман за снаряженной обоймой. Несколько секунд ушло на то, чтобы перезарядить пистолет. Бирюков не видел, как Панов подхватил чемодан. Пробежав несколько метров, засунул его на заднее сидение, хлопнул дверцей.

Карапетян, лежа поперек дороги, оттолкнулся ладонью от земли. Сел, вытащив из подплечной кобуры пистолет, дважды пальнул в противника. В мелкие осколки разлетелась левая фара. Бирюков передернул затвор. Выстрелы с той и другой стороны прозвучали одновременно. Карапетян выронил пистолет, повалился на бок. И лежал, не шевелясь. Бирюков слышал, как заработал двигатель, «пятерка» дала задний ход, круто развернулась. И, проехав несколько метров, почему-то встала.

Бирюков не понимал, не мог видеть того, что происходит у ворот. Путь «Жигулям» преградил милицейский патрульный «газик». Окрашенный в ядовито желтый цвет, с синей полосой вдоль кузова, он остановился, не доехав до ворот каких-нибудь пять метров. Два милиционера, сидевшие на передних сидениях, проезжая мимо, слышали что-то похожее на пистолетную стрельбу или хлопки петард. Они свернули с дороги к гаражам, но не успели доехать до ворот. Навстречу выехала и встала, перегородив дорогу, светлая «пятерка». Все произошло быстро, слишком быстро, чтобы милиционеры успели что-то сделать.

Панов толкнул дверцу плечом, схватив пистолет, сорвался с водительского места. Он стрелял навскидку от бедра, целя в водителя. Пули прошили лобовое стекло милицейской машины. Расстреляв всю обойму, Панов бросил пистолет, снова упал на сиденье. Рванул «пятерку» с места, подняв облако пыли, объехал по обочине расстрелянный «газик».

Когда смолкли выстрелы и снова наступила тишина, Бирюков выполз из-под машины. Кровь из рассечения на затылке продолжала сочиться, голова гудела. Рубаха намокла, прилипла к спине. Он высморкал пыль и сгустки крови, забившие нос, и дышать стало легче. Возле гаража стоял Архипов, еще не веря в свое чудесное спасение. Глазами испуганной лошади он озирался по сторонам, соображая, бежать ли ему, куда глаза глядят, или оставаться на месте, но не мог принять никакого решения.

Бирюков открыл дверцу «девятки», вытащил из бардачка целлофановый пакет. Прошел вдоль ряда гаражей, собирая пачки липовых долларов, выпавшие из открытого чемодана. Проходя мимо Карапетяна, наклонился, перевернул его с бока на спину. Пуля попала в пах и застряла в животе. Бирюков снял с запястья убитого барсетку, покопался в ней. Ни фотографий, ни денег. Лишь никчемный бумажный мусор, какие-то квитанции, незаполненное удостоверение заслуженного работника жилищно-коммунального хозяйства, запечатанная коробочка презервативов, пачка сигарет, прошлогодний календарик. Забросив барсетку на крышу гаража и отфутболив лежавший на дороге пистолет, вернулся к машине, осмотрел повреждения. Ничего серьезного, если не считать разбитой фары и продырявленного пулей бампера. Если бы Карапетян взял чуть ниже, то не промазал. Бирюков спрятал пакет в багажнике под плоским ящиком с инструментами.

– Садись, – он поманил рукой Архипова. – Чего ждешь?

– Я думал, ты… Думал, не возьмешь меня.

На выезде из гаражей Бирюков остановил машину. Подошел к милицейскому «газику», распахнул дверцу. Водитель сполз на пол. Он стоял на коленях, уткнувшись залитым кровью лицом в руль. Молодой белобрысый сержант, занимавший пассажирское сиденье, сидел, свесив голову на грудь. Он не успел расстегнуть кобуру, когда пуля, пробив лобовое стекло, вошла под сердце. Рот открыт, на губе повис истлевший до фильтра окурок. Фуражка, слетевшая с головы, плавала в черной луже.

Вернувшись к машине, Бирюков сел за руль. Повернул ключ в замке зажигания.

– Что там? – спросил Архипов.

Бирюков не ответил, рванул с места, выскочив на дорогу, выжал педаль газа.

* * *

Над Москвой догорал желтый августовский вечер. Перед тем, как запереть кабинет и отправиться домой, следователь Липатов еще раз по диагонали просмотрел протокол допроса обвиняемого, составленный сегодня в следственном кабинете «Матросской тишины». Некто Александр Лобов, москвич, двадцати восьми лет от роду, в тюремной камере зарезал бритвой Николая Осадчего. Это был второй по счету допрос Лобова, однако следователю пришлось выслушать все тот же лепет, что и в прошлый раз. Создавалось впечатление, что Лобов, человек эрудированный и отнюдь не глупый, вполне здоров, но умело косит под душевнобольного.

Включив настольную лампу, Липатов склонился над мелко исписанными страницами протокола. "Вопрос: Вы признаете себя виновным в убийстве Николая Осадчего? Ответ: Я не помню этого момента, то есть самого убийства. И вообще в тот день я был не в лучшей форме. Ночью, когда Коли не стало, я почувствовал себя еще хуже. Лежал на верхнем ярусе. Не знаю, сколько было времени, когда я спустился вниз. Меня мутило. Но если все говорят, что убивал я… Значит, так и есть. Вопрос: С убитым Осадчим у вас сложились личные неприязненные отношения? Ответ: У нас были нормальные отношения. Впрочем, я не знаю. Я отдавал ему свою колбасу и все, что мать приносила. Ну, короче, подкармливал его, потому что Коля сидел на подсосе. У нас нормальные отношения. Даже хорошие, хотя он и не верил в Бога. Не было обид или скандалов. Коля был хорошим человеком.

Вопрос: Кто помимо вас принимал участие в расправе над Осадчим? Ответ: Если убивал я, то действовал один. Мне не требуются помощники в таком деле. Вопрос: Осадчий – мужчина крупной комплекции. Его вес девяносто два килограмма. В акте судебно-медицинского исследования трупа сказано, что Осадчему нанесены множественны порезы лица. У него вырезан язык. Наконец, вскрыто горло и пищевод. И вы утверждаете, что все эти телесные повреждения причинили именно вы один? Ответ: Ну, вы не смотрите, что я хилый на вид. Внешность обманчива. За последнее время я сильно похудел, потому что кусок в горло не лезет. Духота, жарища, воняет конюшней. В этой камере за лето я потерял одиннадцать килограммов. Но вес человека, он ничего не значит. У меня очень сильные руки. Если убивал действительно я, то наверняка справился бы с Колей. Потому что во всех делах моих, во всех начинаниях мне помогает Господь наш. Я бывший семинарист, я верующий набожный человек. И Бог помогает мне.