Твое нежное слово - Кэрин Монк

– Хорошо это или плохо, но Юнис, Оливер и Дорин всегда относятся ко всем одинаково. На них титулы, богатство и даже цвет кожи впечатления не производят. Для них главное то, что стоит за этим.

– Зареб такой же, – сказала Камелия, садясь на стул напротив письменного стола. – Думаю, он рад, что наконец встретил здесь людей, которые разделяют его взгляды на мир. Боюсь, он считал всех британцев высокомерными и глупыми.

– Мы на самом деле шотландцы, – улыбнулся Саймон. – Но я не хотел бы осуждать всех британцев. Возможно, Заребу не встретились настоящие люди.

– Может быть.

Камелия поджала под себя ноги. Она была не в состоянии заснуть в мягкой постели, которую приготовили ей Дорин и Юнис. Несмотря на решимость быть сильной, вид разгромленного дома отца глубоко задел ее. Хуже всего, что, для того чтобы приколоть к подушке злобную записку, воспользовались его кинжалом. «Я не верю в проклятия», – твердо напомнила себе Камелия.

Но настойчивое требование Зареба покинуть дом встревожило ее.

– Как вы познакомились с Оливером, Юнис и Дорин? – спросила она, плотнее чзкутав плечи в одеяло.

– Моя мать взяла их в дом после того, как их выпустили из тюрьмы, – объяснил Саймон. – Но они никогда не были ее слугами. Она изо всех сил заботилась о детях, которых спасала из тюрьмы. Юнис, Оливер и Дорин помогали ей и стали частью семьи. Так с тех пор и осталось.

– Сколько детей приютила леди Редмонд?

– Всего нас шестеро. – Саймон со сдержанным видом снова сел за стол. – Полагаю, вы уже слышали, как я стал членом семейства Кентов, учитывая, как внимательно вы изучали мою жизнь.

– Мой интерес касался исключительно ваших достижений как ученого и изобретателя, – ответила Камелия. – Я слышала о том, что вы росли под опекой лорда и леди Редмонд, но не обратила на это никакого внимания. Для меня имело значение только то, что вы блестящий ученый, который сумеет помочь мне откачать воду с моего участка.

Саймон долго смотрел на нее. Камелия ответила ему спокойным взглядом.

Она говорит правду, понял он, поражаясь этому удивительному факту.

Сколько себя помнил, Саймон стыдился своего прошлого. Но это чувство не было таким сильным, как у его брата Джека. Джек был вынужден выживать на улицах Инверари почти до пятнадцати лет. Долгие годы тяжелой и жестокой жизни сформировали вокруг Джека стену, сквозь которую наконец сумела пробиться нежная любовь его жены Эмилии. И пока Женевьева не нашла скорчившегося на полу тюремной камеры девятилетнего Саймона, ему тоже приходилось выживать самому. Он совершенно не помнил настоящего отца, а воспоминания о матери были смутными и расплывчатыми. Годами он вызывал в памяти образ красивой женщины с черными волосами и большими серыми глазами, которая по ночам прижимала его к себе и гладила по щеке.

Когда Женевьева забрала его домой и он наконец уснул, зная, что до утра в полной безопасности, его воспоминания стали более мрачными. В его ночные грезы вторгалась грязная, сквернословящая женщина, от которой несло перегаром, она била его, пока он не съеживался на полу. Он внезапно просыпался с пересохшим ртом и колотящимся сердцем, его неудержимо трясло.

И тогда он выскальзывал из своей новой мягкой кровати и, свернувшись на полу, умолял Бога, чтобы обмоченные простыни к утру высохли, и Женевьева не узнала бы про его грех и не выгнала.

– Все хорошо? – заботливо посмотрела на него Камелия, задаваясь вопросом, почему внезапно потемнели его глаза.

– Да, – бодро заверил Саймон. – Все прекрасно.

Избегая ее взгляда, он начал рукавом вытирать со стола пролитый бренди. Саймон чувствовал, что Камелия пристально смотрит на него, и задумался, что по неосторожности выдал. Он не хотел, чтобы Камелия знала о том грязном, съежившемся от страха и холода воришке. По непонятным причинам он хотел, чтобы она думала о нем лучше, чем есть на самом деле. Саймон хотел, чтобы Камелия видела в нем сильного, уверенного мужчину, способного решить любую проблему, блестящего ученого, как она его охарактеризовала. Хорошо, пусть не блестящего, поправил себя Саймон, но по крайней мере достаточно образованного и яркого. Человека, способного, когда нужно, прийти на помощь, например, спугнуть напавших на нее хулиганов или предложить ей убежище, когда в ее собственном доме стало небезопасно. Человека, который держит под контролем и свои эмоции, и свою жизнь. В этом нет ничего странного, уверял себя Саймон. В конце концов, Камелия зависит от его помощи. Хотя он всегда помогал, когда это касалось его семьи, он не помнил случая, чтобы к нему за помощью обратилась женщина. Опять же он знал мало женщин.

– Можно мне стаканчик бренди? – внезапно спросила Камелия.

– Конечно, – ответил Саймон, удивляясь собственным мыслям. – Простите, что раньше не предложил. Если предпочитаете, у меня есть шерри.

– Я не очень люблю шерри. Нахожу его слишком сладким. Наверное, вам кажется несколько странным, что женщина предпочитает бренди.

– По сравнению с вашим зверинцем бренди просто бледнеет, – лукаво заметил Саймон, вручая ей стакан.

Камелия, отпив глоток, вздохнула:

– Догадываюсь, что в Лондоне меня считают довольно эксцентричной.

– Вас волнует, что о вас думают?

Она пожала плечами:

– Не очень.

– Это хорошо. Значит, вы не позволите чужому мнению повлиять на свою жизнь. Немногие женщины имеют такую отвагу.

– Эллиот считает это глупостью. Он думает, что я наивна и совершенно не разбираюсь в жизни, вот почему он отчаянно старается защитить меня.

– Именно это он пытался сделать, когда я наткнулся на вас в саду? – иронически поинтересовался Саймон. – Защитить вас?

– В известном смысле. – Камелия уставилась в свой стакан, смущенная тем, что Саймон застал ее в такой нелепой ситуации. – Эллиот хочет жениться на мне, – неловко добавила она.

Значит, вот какова цель Уикема. Саймон предполагал, что испытает облегчение от того, что намерения этого олуха по крайней мере благородны. Но почему-то брак Уикема и Камелии показался ему совершенно абсурдным. Уикем запрет ее в клетке, а Камелия слишком прекрасна, чтобы сидеть взаперти с этим праздным, высокомерным дураком.

– А вы чего хотите, Камелия?

– Я хочу вернуться в Африку и продолжить раскопки на отцовском участке.

– Боюсь, Эллиот вряд ли поддержит этот план.

– Думаю, у него смешанные чувства, – призналась Камелия. – Эллиот приехал в Южную Африку сразу после окончания Оксфорда, потому что хотел работать с моим отцом. Тогда, в двадцать один год, он был полон юношеской энергии и идеализма. Мой отец взял его под свое крыло, уча всему, что знал об археологии. Но когда Эллиот стал старше, думаю, отсутствие крупной находки его разочаровало.

– Другими словами, он считал археологию более прибыльным делом, чем оказалось.