Инес души моей - Исабель Альенде

— Эта земля простирается на тысячу лиг с севера на юг, с запада ее омывает море, а на востоке высятся такие величественные горы, каких в Испании не видывали, сударыня, — сказал он мне.

Дон Бенито рассказал нам все подробности злополучной экспедиции Диего де Альмагро. По его словам, аделантадо позволял своим людям совершать жестокости, недостойные христиан. Они вели из Куско тысячи индейцев, закованных в цепи и привязанных друг к другу веревками за шею, чтобы не сбежали. Тем, кто умирал, просто отрезали голову, чтобы не развязывать всю вереницу рабов и не задерживать движение отряда, который и так медленно тащился по горам. Когда испанцам начинало не хватать индейцев для услужения, они, как стая демонов, обрушивались на беззащитные деревни, заковывали мужчин в цепи, насиловали женщин, убивали или бросали на произвол судьбы детей и, забрав все съестное и домашних животных, сжигали дома и посевы. Они нагружали индейцев больше, чем человек в состоянии вынести, заставляли носить на плечах новорожденных жеребят, а также носилки и гамаки, в которых ехали сами, чтобы не утомлять лошадей. В пустыне многие виракочи привязывали к своим лошадям недавно родивших индианок, чтобы пить их молоко за неимением другой жидкости, а младенцев просто бросали на раскаленный песок. Падавших от усталости индейцев негры забивали до смерти кнутами, а голод среди этих несчастных был такой страшный, что они ели трупы умерших товарищей. Быть жестоким и убивать как можно больше индейцев считалось среди испанцев добродетелью, иное поведение — трусостью. Вальдивия был опечален известием о таких гнусностях, которых он сам наверняка смог бы избежать, но он понимал, что таковы ужасные издержки войны, в чем убедился во время осады и разграбления Рима. Это море боли и крови — крови, пролитой по дороге, крови жертв, крови, низводящей притеснителей до уровня зверей.

Дон Бенито знал все сложности пути, потому что испытал их на себе. Он поведал нам о переходе через Атакаму, пустыню, по которой они шли, возвращаясь в Перу. Мы решили идти в Чили этой дорогой, в направлении, обратном направлению движения отряда Альмагро.

— Мы должны думать не только о солдатах, сеньора. Нужно заботиться и о состоянии индейцев: им тоже необходима одежда, еда и вода. Без них нам далеко не уйти, — напомнил дон Бенито.

Я это прекрасно понимала, но снабдить всем необходимым тысячу янакон на имеющиеся деньги было бы под силу только волшебнику.

Среди тех немногих, кто решился идти с нами в Чили, был Хуан Гомес, статный и бравый молодой офицер, племянник покойного Диего де Альмагро. В один прекрасный день он явился ко мне и, теребя в руках бархатную шапочку и страшно стесняясь, поведал о своей связи с инкской принцессой, крещенной под именем Сесилии.

— Донья Инес, мы очень друг друга любим и не можем расстаться. Сесилия хочет ехать в Чили вместе со мной, — сказал он.

— Так пусть едет!

— Полагаю, дон Педро де Вальдивия не разрешит этого, ведь Сесилия беременна, — запинаясь, произнес молодой человек.

Это было серьезное препятствие. Педро совершенно ясно выражался в том смысле, что в такое долгое и трудное путешествие нельзя брать женщин в этом состоянии, что это было бы слишком обременительно. Но, войдя в положение Хуана Гомеса, я почувствовала себя обязанной помочь ему.

— На каком она месяце? — спросила я.

— Примерно на третьем или четвертом.

— Вы хорошо понимаете, какой это будет риск для нее?

— У Сесилии очень крепкое здоровье. Кроме того, у нее будет все необходимые удобства и моя поддержка, донья Инес.

— Избалованная принцесса со свитой будет нам весьма некстати.

— Сесилия не помешает, сеньора. Уверяю вас, ее будет почти не заметно…

— Хорошо, дон Хуан. Не говорите об этом пока никому. Я сама выберу, как и когда сообщить об этом деле генералу Вальдивии. Готовьтесь к путешествию.

В благодарность Хуан Гомес подарил мне черного щенка с жесткой и колючей, как свиная щетина, шерстью, который скоро стал моей тенью. Я назвала его Бальтасаром, потому что на дворе было 6 января, День Поклонения волхвов[14]. Этот пес стал первым из династии очень похожих собак, его потомков, которые сопровождали меня в течение сорока лет.

Через два дня меня посетила инкская принцесса. Она прибыла в паланкине, который несли четверо мужчин, и в сопровождении четырех служанок, нагруженных подарками. Я никогда раньше вблизи не видела ни одного члена двора Великого Инки и сразу же заключила, что испанские принцессы побледнели бы от зависти при виде Сесилии. Она была очень молода и красива, с тонкими, почти детскими, чертами лица, невысокого роста и худощавая, но выглядела внушительно, потому что в ней было естественное величие, каким обладают те, кто с младенчества спал в золотой колыбели и привык, что ему прислуживают. Одета она была по моде инкской империи, очень просто и элегантно. Голова у нее была не покрыта, а распущенные волосы походили на черный атласный блестящий плащ и закрывали всю спину до пояса. Она сообщила, что ее семья желает помочь нам со снаряжением янакон при условии, что мы не будем заковывать их в цепи. Альмагро вел индейцев в цепях под предлогом того, что таким образом одним махом убивает двух зайцев не дает индейцам убежать и везет железо. Из-за тяжести этих цепей умерло больше несчастных, чем от суровости климата. Я заверила принцессу, что у Вальдивии и в мыслях не было поступать так, но она напомнила мне, что виракочи обращаются с индейцами хуже, чем со скотом. Могу ли я отвечать за поведение Вальдивии и остальных испанских участников экспедиции? — спросила она. Нет, я не могла отвечать за них, но обещала быть начеку и к слову поблагодарила за сострадание и отзывчивость, ведь, насколько мне было известно, знатные инки редко заботились о своем народе. Она удивленно посмотрела на меня.

— Смерть и наказания — в порядке вещей, а вот цепи — нет. Это унизительно, — объяснила она на хорошем испанском, которому научилась от своего возлюбленного.

Сесилия привлекала внимание своей красотой, нарядами из самых тонких перуанских тканей и манерами члена королевской семьи, которые ни с чем не спутаешь. Но ей удалось затаиться и оставаться практически незаметной первые пятьдесят лиг нашего путешествия, пока я не нашла подходящего момента, чтобы поговорить с Педро. Он поначалу, как и следовало ожидать, вспыхнул от ярости — ведь нарушен был один из его приказов.

— Если бы я была в положении Сесилии, мне пришлось бы остаться дома… — вздохнула я.

— А ты, часом, не в таком положении? — спросил он с надеждой, потому что ему всегда хотелось иметь детей.