Весы правосудия - Виталий Держапольский

Зажав сигарету в зубах, я скинул свое рубище и материализовал себе теплые треники с начесом, носки и кроссы на меху — уж очень у меня ноги замерзли. Одевшись, я сразу почувствовал себя лучше. Закурив вторую сигарету, я вытащил (интересно, а откуда все-таки все это берется?) большой шампур с горячим, шкворчащим жиром шашлыком и впился в него зубами. Да! Да! Этого мне не хватало! В другую руку рюмку конины. Эх! Мать твою! Вот это дело! Настроение стремительно улучшалось!

Перекусив, и влив в себя грамм триста горячительного, я попробовал изменить реальность. Но реальность не поддалась моим «титаническим» усилиям. Либо Горчевский был намного сильнее меня, либо это последствия нашего с ним противостояния. Ведь предупреждал же меня Ашур Соломонович… Я вспомнил, в какую отвратительную тварь превратился "безобидный" азиат и передернул плечами. Такая бяка может присниться разве что в кошмарном сне.

Но, так или иначе, мы с Горчевским уничтожили древний артефакт и освободили демона от заточения в человеческом теле. Хорошо это или плохо я не знал. Время покажет. А сейчас мне нужно выбираться из этой клоаки. Вооружиться? Дельная мысль! Пистолет? Нет! Соображу себе пукалку покруче — например "Калаш".

Сказано — сделано, через секунду я уже щелкал затвором укороченной модели автомата. Вот теперь и повоюем! Поставив оружие на предохранитель, я уселся на топчане. Сейчас соберусь с силами, приму еще сотку "антидепрессанта" и буду долбиться в двери. Завалю охрану, если получиться, а дальше как попрет… Буду импровизировать на ходу. Я надеялся, что раз уж я сохранил способность материализовывать разные вещички, то и мое бессмертие никуда не потерялось.

Я уже было собрался совсем вынести дверь, например гранатометом, как она сама отворилась. В мое мрачное узилище вошел абсолютно лысый сухощавый монах. Увидев меня, да еще и вооруженного автоматом, монах примирительно выставил вперед ладони и произнес знакомым голосом:

— Сережа, Слава Богу, с тобой все в порядке!

— Владимир Николаевич? — Лицо монаха скрывалось в тени, но я его узнал по голосу. — Черт возьми, что здесь происходит? Где это мы? — От обилия эмоций я мотнул стволом "Калаша". Мой палец на спусковом крючке ощутимо подрагивал. Нужно увеличить дозу "успокоительного".

— Сергей Вадимович, успокойся! — Замахал руками генерал. — А то пальнешь еще… Мне восстановиться потруднее будет!

— Чего-то я перенервничал, — признался я Кузнецову, бросив автомат на топчан. — Коньяк будешь, Владимир Николаевич? Или как там тебя сейчас? Батюшка…

— Феофан, — подсказал генерал. — Коньяк хороший?

— Обижаешь! Лучший, из тех, что пробовал!

— Давай!

Я протянул батюшке полную стопку:

— Ничего, что я на "ты"?

— Не до нежностей сейчас! — отмахнулся Кузнецов, принимая стакан. — Да и ты не мальчик… Будем! — Батюшка залпом проглотил коньяк, и даже не поморщился.

— Так что здесь происходит? — вновь повторил я вопрос, расправившись и со своей дозой спиртного.

— Не могу объяснить, — признался монах. — Какая-то ерунда…

— Но ты помнишь, что всего этого?

— Иногда помню, но в основном, как в тумане. В голове — каша, солянка образов, воспоминаний… Я пока не нашел тебя здесь, терялся… Не мог отличить истинных воспоминаний от надуманных, внедренных изменениями реальности… То я монах Феофан, то генерал ФСБ, то некая адская смесь того и другого. Окружающий мир плывет и меняется, принимает немыслимые очертания… Он, похоже, сошел с ума! Или это я сошел с ума… По крайней мере, я думал так, ведь никто кроме меня этих изменений не ощущал. Они меняются вместе с изменяющимся миром. Так было, пока я не поговорил с Сидоренко, а затем со Славой Петрушиным. У них были те же проблемы… Все, кто был с тобой рядом, для обычных людей казались невменяемыми: видели, чего не было, помнили… Но когда я разыскал тебя, все встало на свои места — я вспомнил все…

Генерал помассировал пальцами виски:

— Вспомнил с такими жуткими подробностями, что хотел бы забыть…

— Владимир Николаевич, отлично, что вообще вспомнили! — Я от радости обнял сухонького старика. — Сколько я валялся без памяти?

— Не знаю, — покачав головой, ответил Кузнецов. — Все так стремительно меняется. Но с тех пор, как я тебя нашел, и в моей голове немного прояснилось, прошло где-то около месяца.

— А Горчевский проявлялся?

— Мы искали, но… — Он виновато развел руками. — Никаких следов.

— Ему досталось побольше моего! — Я довольно улыбнулся. — Если уж меня так надолго вырубило… Надо же, больше месяца! — Я невольно цокнул языком. — Я ведь это не я был инициатором изменений! И где мы сейчас? Или, может, когда?

— Интересный вопрос, Сережа. — Кузнецов мило улыбнулся. — За прошедший месяц я был свидетелем нескольких изменений: сейчас окружающая нас реальность приближена к средневековью. Только…

— Что? — поспешно спросил я. — Есть какие-то отличия?

— Только те, кто хоть немного еще может соображать, понимают, что все вокруг неправильно, что ли…

— Например.

— Ну, — замялся генерал, — взять хотя бы численность населения…

— А что не так? — удивился я.

— Она такая же, как и была до всех изменений! Представляешь?

— А-а, — начало доходить до меня. — В условиях средневековья прокормить такую ораву…

— И не только! — воскликнул Кузнецов. — А медицина? А… Да что говорить, сейчас на улицу выйдем — сам все увидишь! Такое ощущение, будто кто-то напялил на весь мир средневековый антураж, не меняя сути вещей! Такой мир просто не имеет права на существование! Он — бредовый…

— Вот его и болтает туда-сюда, — согласился я с мнением генерала. — Владимир Николаевич, а в этом каземате я в каком качестве? Я что, преступник? Простых людей в таких камерах не держат.

— Преступник-преступник, — произнес генерал, подмигнув мне.

— И против кого же я, хотелось бы знать? — Я усмехнулся и передернул затвор «Калаша». — Патронов у меня на всех хватит!

— Против Матери нашей, Церкви. Еретик ты, с демонами якшаешься. Похоже, что это отголоски освобождения Ашура Соломоновича приняли такой оборот. Кстати, демоны в этом мире действительно существуют. И местные монахи довольно активно с ними сражаются. Слово Божие в этом мире не пустой звук…

— Странные же здесь, должно быть, законы. — Я только головой покачал.

— Очень странные, — согласился монах, подтверждая мои догадки.

— Так, но если я преступник, как ты выведешь меня из этой тюрьмы? Охрану все ж таки придется валить? — Я положил «Калашников» на колени и «любовно» провел пальцами по прикладу.

— Попробуем обойтись без этого… Но оружие все-таки прихвати. Мало ли? У меня есть кое-какой вес в этой структуре. Я не последний монах…