Угадай кто - Крис Макджордж

– Я не умею писать книги.

– Да тебе помогут. Черт возьми, за тебя напишет кто-нибудь другой, если хочешь. Главное, чтобы на обложке стояло твое имя. Ну, что скажешь?

Шеппард рассмеялся:

– Только и всего?

– Именно. Надо только продумать, о чем будет книга. Ну, скажем, о трудностях, с которыми сыщик-резидент Морган Шеппард столкнулся при расследовании убийства своего учителя, когда ему было всего одиннадцать лет от роду. Да черт возьми, Морган, это же верняк, это будет настоящий хит. Твоя книга войдет в список бестселлеров «Таймс».

– А что, звучит очень даже заманчиво, – сказал Шеппард, раскачав стакан так, что бурбон в нем закрутился в водовороте.

Он уже представлял себе это. Как его книга красуется в главной витрине «Уотерстоунз»[12]. Со вкусом оформленная, модная обложка. На обратной стороне – его портрет, он улыбается читателям с тысяч экземпляров книги. Толстенький такой томик, в котором описываются приключения юного сыщика, расследующего загадочное убийство.

– Ну и?..

– Я не очень часто говорю «нет», Дуг, – сказал Шеппард, – и было бы довольно глупо начинать сейчас.

Дуглас чуть из кресла не выпрыгнул.

– Ха! Есть, сэр! Да ты просто супер, Шеппард! Да мы с тобой завоюем весь мир. Ты да я. Морган Шеппард в первых строчках каждого списка бестселлеров. Ты станешь брендом. Мы заработаем миллионы. Я уже знаю издателей, готовых выложить за первую книгу кучу денег.

– Первую? Не будем увлекаться, Дуг.

– Не будем увлекаться, – передразнил его Дуглас. – Звучит так, будто у Шеппарда выпить не на что. Девушка!

Он помахал официантке, желая немедленно повторить.

Остаток вечера потерялся в токсичном дыму ядовитых субстанций. Шеппард и Дуглас какое-то время еще болтали о том о сем, а больше ни о чем, медленно, но верно теряя человеческий облик. Небольшие стайки девиц то и дело скапливались у ограждения и просили у Шеппарда автограф. Изначально заявлено было, что вечеринка устраивается исключительно для работников телекомпании, но ни одной из этих девиц он не знал. Дуглас настаивал, чтобы он подписывал каждой без исключения, и Шеппард не роптал.

Музыка заиграла громче, лампочки еще больше потускнели, и Шеппард уже почти не видел сидящего напротив Дугласа, не говоря уже о том, чтобы слышать. Оба что-то кричали друг другу, но не понимали ни слова. Шеппард решил, что ему срочно надо пересечь обширное пространство танцевальной площадки и поискать, где бы отлить. Он попытался сообщить об этом Дугласу жестами, и пьяный в хлам Дуглас, как ни странно, врубился.

Шеппард встал, мир вокруг него покачнулся. Ага, это, оказывается, мир такой неустойчивый, а с ним все в порядке. Он чувствует себя великолепно, никогда еще лучше не чувствовал. Юный сыщик. Телеведущий. А теперь вот еще и писатель. Он кое-как выбрался на территорию, где обитали простые смертные, похлопал охранника по плечу, из дружеских чувств, конечно, но более для того, чтобы не упасть. Площадка для танцев казалась теперь больше, чем прежде. Она распухала перед ним и пульсировала сплошной, темной людской массой. Он набычился и двинулся сквозь нее.

Странное дело: если ты человек известный, то всем почему-то хочется тебя потрогать. Обычай дикий и абсолютно неправильный. Людям, похоже, мало просто видеть тебя, им надо убедиться, что ты настоящий. Бредя по площадке, Шеппард ощутил этот феномен на себе в полную силу. Люди хлопали его по плечу, по спине, жали руку, даже обнимали. А Шеппард настолько опьянел, что сопротивляться не было сил.

Прошла тыща лет, прежде чем он в конце концов покинул площадку с пляшущими, вырвался на свободу, поднял голову и отыскал на стене неоновый знак со словом «Джон» и стрелкой, указывающей в сторону узенького коридорчика. Джон? Ага, это имя мужское, догадался он и пошел, куда указывала стрелка, и наконец нашел туалет.

Через полчаса он вернулся в зону для ВИП-гостей. Уселся и заметил, что Дуглас успел проглотить еще три стакана разноцветного пойла. Группы сконвергировались, и Дуглас уже оживленно разговаривал с близняшками, а продюсер горячо дискутировал со специалистом по рекламе. Его персональный помощник Роджерс сидел бледный… то ли собирался отключиться, то ли блевануть, а может, и то и другое.

Когда официантка принесла ему еще один бурбон, на него уже оглядывались.

– Спасибо, – сказал Шеппард и, недолго думая, хлопнул его залпом. – Еще один, пожалуйста.

Женщина улыбнулась и кивнула.

Дуглас засмеялся. Вскинул руку в сторону Шеппарда.

– Этот парень знает, что значит настоящее веселье, – сказал он, обращаясь к девицам.

Шеппард улыбнулся в ответ.

– Да я совсем чуть-чуть, – сказал он.

– Ну как ты, дружок? Что-то ты долго пропадал.

– Хм… скажем так, в следующий раз, когда мне захочется пописать, я начну путь к сортиру минут на пятнадцать пораньше. Я вот что думаю… знаешь, что нам сейчас надо? Нет? Я думаю, надо еще выпить.

Дуглас улыбнулся:

– Что ж, я с удовольствием.

Словно по мановению волшебной палочки, явилась женщина с бурбоном для Шеппарда. Он уже потерял им счет – да, было времечко, когда он подсчитывал, сколько выпил. Теперь особо не парился. Шеппард чокнулся с Дугласом и девицами, а личный помощник Роджерс вдруг взял и отключился. Шмякнулся мордой об стол и свалился на пол.

ВИП-зона разразилась дружным смехом.

Шеппард вскарабкался на стол, музыка слегка притихла: диджей сразу заметил – что-то происходит.

– А теперь трижды ура нашему Роджерсу – он в отключке! – прокричал он.

И все в клубе три раза дружно исполнили: «Гип-гип– ура!» Половина из них, скорее всего, понятия не имела, в чем дело, однако орала вместе с остальными.

Шеппард вытянул руку со стаканом, обвел им вокруг, расплескивая напиток, и рухнул в кресло.

С этой минуты он больше ничего не помнил.

Шеппард пулей выскочил из ванной комнаты и врезался в Мэнди, пристально разглядывающую стенку рядом с кроватью. Оба чуть не повалились на пол, но Мэнди вцепилась в него, сохранив равновесие. На шум обернулись все остальные, но потом вернулись к своим занятиям, если таковые у них были.

– В чем дело? – спросила она.

Должно быть, по глазам видела: с ним что-то случилось.

Шеппард открыл рот, хотел ответить, но передумал. Не знал, что говорить. Стоял и разевал рот, как рыба, вытащенная на берег. Словно беззвучно повторял признание мертвому Уинтеру: «Я человек плохой и хорошим никогда не был», – которое подвело некую черту подо всем, что было прежде. Он словно почувствовал: «темный человек» знает о его несостоятельности гораздо лучше, чем он сам.