Люди и нравы Древней Руси - Борис Романов

Толчком к написанию «Поучения» выбран совсем злободневный уже для конца XI века повод. На Волге, в дальнем пути, настигли Мономаха послы от его «братьи» с предложением примкнуть к ним и «выгнать» двоюродных Ростиславичей из их волости: а «если же не пойдешь с нами, то мы — сами по себе будем, а ты — сам по себе», то есть не будет между нами ничего общего. Это и есть «усобица» («собе»). Династическое совладение потомков деда Ярослава скреплено было взаимным крестоцелованием. Их прадеды брали и удерживали власть по способу взаимоистребления. Теперь же пытались поставить семейную мораль и церковную клятву в основу политического союза земель-княжений. Мономах и ответил своим искусителям в соответствии с этой установкой: хотите — гневайтеся, а не могу пойти с вами, не могу «креста переступити». А затем, отпустив послов, погрузился в чтение Псалтыри, где и нашел не только утешение, но и мотивы для своего «Поучения».

Обращено оно к детям его «или иному кому» в расчете, что кто «примет» написанное «в сердце свое», тот не поленится «тако же и тружатися». Жизнь вообще и жизнь князя в частности — это «труд» (не работа, а именно труд). Его надо уметь организовать, дабы не впасть в леность. «Леность ведь всему мать: что кто умеет, то забудет, а чего не умеет, тому не научится». А надо наоборот: «Что умеете хорошего, то не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь — как отец мой, дома сидя, знал пять языков», отсюда ведь и «честь от других стран».

Христианская заповедь вовсе «не тяжка», а кругом все исполнено «великих чюдес и доброт» Божиих. Солнце, луна, звезды, тьма, свет, земля, «положенная на водах», звери «разноличнии», птица, рыбы, наконец, сами люди, у которых «не у всех один облик, но каждый имеет свой облик лица, по Божьей мудрости», — все дивно («сему чюду дивуемся»). Уж на что птицы — и те идут к нам в руки, «и не поселяются в одной стране, но и сильные и слабые идут по всем землям, по Божьему повелению, чтобы наполнились [ими] леса и поля. Все же это дал Бог на пользу людям, в пищу и на радость». Только «не завидуй творящим беззаконие», и «лукавствующие исчезнут» сами собой; потерпи «еще мало» — «и не будет грешника», а «унаследят землю» (останутся на земле) одни «кроткии». Только молчи «при старых», слушай «премудрых», имей любовь со сверстниками и с «меншими», не «свирепствуй словом», «не хули беседою», много не смейся, «срамляйся» (стыдись) старейших, не беседуй с «нелепыми женами», держи «очи долу, а дупло горе», научись «очам управлению, языка воздержанию, ума смирению, тела подчинению, гнева подавлению, иметь помыслы чистые, побуждая себя на добрые дела», не мсти, терпи, сам избавляй «обидимых», сам суди «сироту», «оправдывай» вдовицу, — а то «люди, грешны и смертны, и если кто нам сотворит зло, то мы хотим его поглотить и поскорее пролить его кровь».

И всего-то три «дела» нужны, чтобы «избыть» всех подобных грехов: покаянье, слезы и милостыня — это «не суть тяжка». Не «одиночеством» (то есть затворничеством), не чернечеством, не голодом, «но малым делом» этим можно «улучити [получить] милость Божию». Иными словами: не надо быть героем, чтобы чувствовать себя праведником. Да и в последующих житейских и практических, политических и бытовых советах «Поучения» — полная готовность на компромисс: «…аще не всего приимете, то половину». Вот и еще облегчение.

Советы Мономаха кратки, четки, жизненны, да и немногочисленны. В церкви и дома, перед сном («ложася») рекомендуется одна покаянная формула; ее нетрудно запомнить: «…якоже блудницю и разбойника и мытаря помиловал еси, тако и нас грешных помилуй». Еженощно земной поклон; если «неможется» — три поклона. Этой формулой («пеньем») и этим поклоном «человек побежает дьявола». Но главное, «что в день согрешит, а тем человек избывает» — греха как и не бывало.

И еще одно, видимо, дневное житейское положение — «на коне едучи». Тут два варианта. Первый: человек едет не один, и у него деловой разговор («орудье»). Другой: человек едет один, молча, или не один, но говорить не о чем. В этом втором случае рекомендуется, «аще инех молитв не умеете молвити», «зовете беспрестани, втайне (то есть про себя): „Господи помилуй“». Это — самая лучшая молитва, во всяком случае, лучше она, «нежели мыслити безлепицю, ездя». А если человек движется не на коне, а пешком? Это, по-видимому, нелепый, нежизненный вопрос. Он и не ставится.

Такова краткая гигиена личной внутренней жизни. Только ли князя? Конечно, нет — любого феодала. Любой всегда верхом на коне. Мы видели, что конь — это наравне со «светлыми» одеждами лучшее, что можно сдать игумену, отказываясь от мира. Посажение «на конь» вошло в обряд «постригов» княжого сына, достигавшего совершеннолетия.[179] Когда хотели сказать, что человек очень болен, говорили: «Не сдравуя вельми, яко не мощи ему ни на конь всести».[180]

А дальше — политические и административно-хозяйственные советы. «Не вдавайте силным погубити человека». Такова участь всех «убогих», их затопчут. Это не церковная проповедь, это политическое предписание: не только «по силе кормите» их и «придавайте» (подавайте помощь) «сироте», но и «вдовицю оправдите сами» (обеспечьте ей личный свой суд).

Северо-восточный летописец в XIII веке писал некролог-характеристику Всеволода Большое Гнездо, имея перед глазами летописную характеристику Мономаха и отчасти дословно списывая с нее. Он развил только что отмеченный мотив «Поучения» и назвал вещи своими именами: Всеволод судил «суд истинен и нелицемерен, не обинуяся лица сильных своих бояр, обидящих менших и роботящих сироты и насилье творящих».[181] Мономах сдержаннее, но пишет о том же: «Худого смерда и убогие вдовице не дал есмь силным обидети», «на посадников не полагаясь, ни на биричей, сам делал, что было надо». Заточник писал о том уже совсем свободно. Ст. 111 «Пространной Правды» вышла из этого же круга идей.

Историки русского права отмечают, что в древности оно не знало смертной казни. А Мономах наставляет: «Ни права, ни крива не убивайте, ни повелевайте убити его». Если будет и «повинен смерти», не губите душ христианских. Речь тут, конечно, не об убийстве в ходе феодальной войны: так был убит в войне с Олегом Святославичем Черниговским сын Мономаха Изяслав, и Мономах в письме к Олегу подчеркивает и от лица старшего своего сына Мстислава, и от себя, что тут «суд от Бога ему [убитому] пришел, а не от тебе» и что оба они не будут ему мстить.[182] В «Поучении» у Мономаха речь идет об убийстве по обдуманному решению, даже через третьих лиц. Но это и не суд. Что ж это такое? Два примера.

Печерский инок Григорий (тот самый, который занимался обращением татей) как-то пошел на Днепр за водой, помыть сосуд, «оскверненный» «от падениа животнаго» (из числа упоминавшихся выше мышей и сусликов). Да тут же приспел за печерским благословением на поход против половцев князь Ростислав Всеволодович, брат Мономахов. Отроки его, завидев старца, стали над ним издеваться, «выкрикивая срамные слова». Старец их и попрекнул: «вам следовало бы быть благочестивыми и призывать всех молиться за вас», а вы «зло творите». Попрекнул и предрек: «Вси вы в воде умрете и с князем вашим». Дошло это до князя Ростислава. Князь, «страха Божиа не имеа», в словах старца усмотрел просто чушь («пустошь глаголюща»): «Мне ли предсказываешь смерть от воды, когда я плавать умею?» Казалось бы, и делу конец. Однако же, «рассердившись, князь велел связать старцу руки и ноги, повесить камень на шею и бросить в воду». Старец и утонул. Не сказалась ли здесь у князя Ростислава исстаринная привычка подспудно все же верить всякому предсказанию? Во всяком случае, на похороны утопленного Ростислав в монастырь не пошел «от ярости», хоть они и состоялись через три дня и было ему время одуматься. А Владимир Мономах пришел — «молитвы ради». Так оно и вышло: князьям пришлось потом бежать от половцев. «Владимир, по молитвам и благословению святых, переехал реку; Ростислав же, по слову святого Григория, утонул со всем своим войском».[183]