«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

— Он какой из себя? — вспоминаю я утреннего старичка.

— По телефону не разглядела, — смеется Татьяна. — Спрашивал, когда ты будешь дома.

— Вчера.

— Усекла. Газеты на столе. Журналы на диване. Писем нет.

Обычно она говорит: «Полковнику никто не пишет», хотя мое воинское звание генерал-майор. Кто мне будет писать? Кому я нужен? Разве что той японочке с острова Хонсю, да и то в роли подопытного кролика, — я один еще ползаю из всего поколения… Все, вроде пообедал. Прохожу в кабинет, складываю «гробницу» в колоду, просматриваю свежие газеты, а журналы буду перелистывать, лежа на диване, потому что после обеда мне предписан мертвый час… Вот и еще одно странное сочетание слов: «мертвый час». Пока читаю, Татьяна стоит в дверях, смотрит на меня и хочет что-то сказать. Когда она так долго стоит и смотрит, значит, собирается сказать что-то важное. Однажды в шесть лет она вот также стояла в дверях и вдруг попросила купить щенка, потому что попугай Леша, хотя и умеет гавкать, но только дразнится, а щенок будет водить Танюшу в школу.

«Ну, со школой мы что-нибудь придумаем. У нас дети без среднего образования не остаются. Например, попросим тетю Софу…» — беспечно отвечал я, не чувствуя подвоха. «Нет, нужна собака, — последовал ответ. — А то ты вечно работаешь, а папы и мамы у меня нет. Когда они уже вернутся из этой своей длительной командировки? Длительной… Ха! Наверно, они померли». «Где ты услышала это слово?» — пробормотал я. «Я его сама придумала. Но как я узнаю папу и маму, когда они вернутся? У тебя случайно нету ихней фотографии?»

Я показал ей мутную любительскую фотокарточку, и она долго разглядывала нашу группу в лаборатории лучевой защиты. Узнала меня, тетю Софу, Михалфедотыча, Владислава Николаевича, вычислила свою маму, потому что кроме тети Софы и Катерины на снимке женщин не было, а потом безошибочно угадала отца, потому что этот человек обнимал Катерину за плечи. Я ненавижу хоронить друзей и не люблю заводить собак — из-за того, что они недолго живут — но щенка я ей все же купил. С попугаем они подружились. Пес ходил с Татьяной в школу, а потом состарился и умер. Павлик с Татьяной похоронили его в лесу, а заводить нового щенка она не захотела… Пока я вспоминаю Татьянино детство, она продолжает стоять в дверях. Наконец говорит:

— Слышь, дед, я выхожу замуж.

— Давно пора, — Я гляжу в газету и не подаю вида. В этих матримониальных делах главное правило — не спугнуть.

— А почему ты не спрашиваешь: за кого?

— Не все ли равно? Я твоему вкусу доверяю.

— Ну, угадай!

— За швейцара.

— За какого швейцара?! — изумилась Татьяна.

— Издательского. Солидный человек, с ним Моргал за руку здоровается.

— Нет. О швейцаре я подумаю в следующий раз, — смеется Татьяна.

— Тогда не знаю.

— Ух, дед, какой ты у меня проницательный! Я еще тоже не знаю. Но все уже решено. Хватит дуру валять. Завтра в Кузьминках я тебе скажу, за кого.

Раздается звонок. Татьяна снимает трубку и произносит голосом строгой секретарши: «Приемная академика Невеселова». Ее о чем-то спрашивают на том конце. «Вчера, — отвечает Татьяна. — Он вчера уехал в Кузьминки. Когда вернется — неизвестно».

Что нужно от меня профессору Енисейскому, я приблизительно догадываюсь… В газетах читать нечего, они в конце месяца перевыполнили план по острым статьям. Я укладываюсь с журналами на диван. Это те самые научно-популярные журналы, о которых начальство сказало: «Но ведь есть такие-то и такие-то…» Читать я их буду ночью в гостинице, если не удастся заснуть, а пока перелистываю на сон грядущий в мертвый час… Мой журнал лучше. О коллегах, пусть они даже и конкуренты, не принято отзываться плохо, но, если говорить честно, то первый из этих журналов чересчур развлекательный и, значит, поверхностный, а второй очень уж солидноакадемический и, значит, скучный. Но они в меру сил делают свое дело и не приносят вреда — и, значит, пусть будут. Третий журнал называется «Человечество и прогресс». Мы с ними на ножах, хотя эти ножи невидимы и вытаскиваются нечасто. По данным моей разведки, там сейчас спешно готовится контрстатья о передовых методах в медицине профессора Степняка-Енисейского, где защищается русская отечественная стоматология от экстремистов из журнала «Наука и мысль» (у них разведка тоже работает), но им-то что до зубной боли?

Дело в том, что Степняк-Енисейский является постоянным автором «Человечества и прогресса». Он отдает им в первопечать свои фантастические романы, а в прошлом году опубликовал подряд три статьи о тайнах тунгусского метеорита, о летающих тарелках и о «почему вымерли динозавры». Лично я не знаком с Енисейским, и он совершенно зря ошивается с утра возле моего дома, напрашиваясь на контакт. Нам не о чем говорить. Судя по смушковому пирожку, он такой же мезозойский динозавр, что и я, но помоложе и с противоположным знаком: если я, смею надеяться, динозавр положительный, миролюбиво уступивший эволюционную дорогу подрастающим млекопитающим, то Степняк-Енисейский — типичный контр Эволюционер, реликт образца сорок восьмого года, ни за что не хотящий вымирать даже в начале третьего тысячелетия. Я хорошо знаю повадки этих рептилий. Конечно, их буйный расцвет давно в прошлом, вход в их экологическую нишу сократился до размера лаза в мышиную норку, и сейчас они как-будто незаметны — во всяком случае, диплодоков, сотрясающих землю, типа народного академика Эл, в науке сегодня не наблюдается, — но, если прикинуть общую биомассу всей современной шушеры, то получится так на так по сравнению с тем же 1948-м годом.

Так что динозавры еще не вымерли. Я делаю этот неутешительный вывод по ощущению махрового дуроломства при чтении множества ученых статей — и не только в научно-популярных журналах. Вот и сейчас… Мое внимание в «Человечестве и прогрессе» привлекает очередная статья Степняка-Енисейского, профессора: «БЫВАЛ ЛИ ПЕРУН В АФИНАХ?». На сей раз статья историческая. Читаю… И вскоре начинаю понимать, что профессору Енисейскому очень хочется быть древнее древних греков — он, лихо тасуя колоду времен и народов, и раскладывая из них какой-то немыслимый пасьянс, «осторожно предполагает», что древние греки прибыли на Пелопоннес прямиком из Киевской Руси, и что древнегреческий Зевс — это Перун.

Уж не первоапрельская ли это шутка? Нет, номер февральский… Я хочу позвать Татьяну, чтобы поделиться с ней этим археологическим открытием (даже она знает, что между Зевсом и Перуном пролегла пропасть в два тысячелетия), как вдруг натыкаюсь на очередное «осторожное предположение» о том, что «в рамках этой исторической концепции древнерусского Бояна