«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

поголовном пломбировании зубов перспективной пластмассой по собственному рецепту… Уж лучше бы пластилином!.. За трилогию Степняк-Енисейский получил Сталинскую премию и орден «Знак Почета», за развал стоматологии — Государственную премию и орден Трудового Красного Знамени, а когда подули ветры перемен, он развернул свой флюгер и спешно настрочил четвертый роман («Байкал»), в котором иностранных шпионов обменял на наших, трубу демонтировал, реки вернул в первобытное состояние, а Байкал спас от нашествия тунгусских пришельцев. Правда, ожидаемого к юбилею ордена Дружбы народов Енисейский не получил, потому что в стоматологии он никак не мог протрубить отбой — к тому времени он уже был «народным дантистом» и «почетным директором», а все амальгамные заводы страны растаскали по винтику, по кирпичику… На что Дроздов должен обратить особое внимание в этой статье.

Итак, фамилию пишем полностью. Не щадить, бить прямо по фамилии, но без ерничанья. Пусть уж Ашот не обижается, но эта статья пойдет без иллюстрации — спору нет, челюсть хороша, но из-за статьи произойдет большая драка, а драка — дело святое… Шутки в сторону, а челюсть в архив… Где моя авторучка?.. Я ощупываю карманы, натыкаюсь на «Паркер» с золотым пером и внучкину «напоминательную записку». Сегодня она написана на листке от перекидного календаря. Почитаем, что я должен сегодня совершить… На листке напечатаны жирное число «28», слова «ФЕВРАЛЬ», «ПЯТНИЦА» и список планет в предстоящем марте. На обороте красными чернилами и каким-то странным, не Татьяниным, почерком написано: «1. Звездные войны. 2. Мыло, полотенце, зубная щетка».

Мною опять овладевает приступ сосредоточенного туподумия. Я разглядываю календарный листок и не могу сообразить: кто написал эту записку, сложил вдвое и засунул в мой нагрудный карман?.. Я с опаской оглядываюсь… За спиной никого, но за окном маячит уже знакомая фигура в смушковом пирожке.

— Маринка! Выйди, узнай, что этому старцу от меня нужно?

Я продолжаю изучать календарный листок. Узнаю, когда сегодня взошло и зайдет солнце, восход и заход Луны. Узнаю, что в марте «Венера не видна», «Марс виден сегодня в юго-восточной части неба в созвездии Весов как звезда нулевой величины», «В 22 ч. 12 мин. Луна на короткое время закроет своим диском Марс», «20 марта в 13 час. 24 мин. Солнце вступит в зодиакальный знак Овна, наступит начало весны»… Такой вот гороскоп.

— Какой-то ненормальный, — смеется Маринка, заглядывая в кабинет. — Стоит, мерзнет… Я пригласила. Отвечает, что не смеет войти в наш… этот… священный храм науки и мысли…

— Я так и думал, — я разглядываю записку на просвет и вижу обычные водяные знаки-звездочки. Значит, сегодня вечером — звездные войны.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я догадываюсь, кто подсунул мне эту повестку… Вернее, мне хочется, чтобы это был именно он — удивительно похожий на меня издательский швейцар, которому я много лет назад продал душу прямо в вестибюле «Перспективы». Меня засмеют, если я начну объяснять, каким способом пробил в Госкомиздате «Науку и мысль». Легенду о потустороннем швейцаре я не рассказывал даже внучке — она погладила бы меня по редким волосенкам и с восхищением сказала бы: «Ты, дедуля, у меня писатель-фантаст!»

Он сидел в вестибюле рядом с газированным автоматом, всех сердито спрашивал, куда идут, и всех пропускал. Я всегда боялся швейцаров за их швейцарскую психологию, но этот вдруг участливо спросил, когда я, после официального отказа, искал в кармане копейку для газированной воды: «Что, дедушка, не везет? На, выпей водички с сиропом… — и протянул мне трехкопеечную монету. — Не бойся, не простудишься».

Я выпил за его счет сладкой теплой воды и вдруг, уж не знаю зачем, пожаловался, что не могу пробить жизненно нужный научно-популярный журнал в его швейцарском издательстве. «Жизненный? — с неподдельным интересом переспросил он. — Нужный, научный и популярный? Тогда вот тебе, мил-человек, мой добрый совет: дай кому надо на лапу». «Что значит?! — изумился я. — Дать взятку? Ты что, старик, сдурел? Кому?»

— Кому, кому… мне, — просто и серьезно ответил швейцар. — Мне. Я же тебя, мил-ты-чело-век, насквозь вижу. Ты тут третий день без толку бродишь. Я вас всех насквозь вижу, лучше всякого рентгена. Я всю жизнь состою в швейцарах. Я — потомственный. Даже на войне по болезни имел белый билет и служил швейцаром в дипломатическом корпусе. Даже французскую медаль получил от чрезвычайного временного-поверенного посла Франции. А когда с де Голлем отношения испортились, мне эту медаль было вспомнено, и отправлено меня на понижение в Лейпциг… в ресторан «Лейпциг», — уточнил швейцар. — Ну, а здесь уже по старости…

Насчет швейцарства в дипломатическом корпусе он не уточнял, полагая, наверно, что дипломатический корпус — это такое высотное здание с архитектурными излишествами и с крутящейся дверью. Но эти мелкие неточности несущественны, в остальном швейцар был исключительно правдив.

— А ты, мил-человек, одного со мной года рождения — ровесник, значит. Вон у тебя Звезда Героя, ученый-академик, автомобиль завода имени Молотова, а я тут издательские чернильницы сторожу. Кто я такой по сравнению? Червячишко. Но зато я тебя насквозь вижу, а ты не понимаешь простых вещей. Ладно уж, сделаем так… Мне завтра туда пора, — он указал пальцем на потолок. — Дай мне на бутылку водки, и я за тебя замолвлю ТАМ словечно, за твой журнал.

«Где это «там»? В Госкомиздате?» — опять удивился я и оглядел лепнину на потолке с барельефами Архимеда, Ньютона и Ломоносова. «Бери, выше, — усмехнулся швейцар. — Госкомиздат такие рисковые дела не решает. Выше. Все выше, и выше, и выше… Значит, не понимаешь? Санкта симплицитас… По-латыни тоже не понимаешь? Святая простота, то есть. Ты хотя бы «Фауста» читал?» — «Гете, что ли?» — «Ну! — обрадовался швейцар. — Понял теперь, что я тебе предлагаю? Я буду между вами посредником. ОН тебе сделает журнал. Даст разрешение». — «Кто, Гете?»— «Причем тут Гете?.. Еще выше. Не называем имен. ОН сделает тебе журнал, а ты ЕМУ отдашь за это… ну, ты меня понял, да?»

«Душу, что ли?» — захохотал я, на что швейцар обиделся и наставительно произнес: «Я думал, что ты серьезный человек, а тебе смешно. Ничего смешного не вижу. Рассуди сам: ты в НЕГО не веришь, и ТО САМОЕ, над чем ты смеешься, тоже для тебя не существует. Значит, тебе ничего не стоит отдать ЕМУ ТО, чего у тебя нет. Отдавай! Я б другому не предложил. Ты бы дал бы мне на бутылку водки, и ОН бы меня тоже бы не обидел. Или ты жадный?»

Тут я безо всяких раздумий вытащил бумажник и, обнаружив в нем пять рублей, неловко сунул бумажку в лапу