Гори, венчальная свеча! - Елена Арсеньева

Что-то словно бы ударило Лизу в самое сердце, она подбежалак Леонтию и схватила его за руку. Он взглянул невидяще и вновь обратился кнадменному престателю, но вдруг, словно спохватившись, повернулся к Лизе, сжалее пальцы, и глаза его, жалобные, несчастные, наполнились слезами.

Лиза, ничего не понимая, взглянула на престателя и увиделана его лице то же выражение сдержанной ненависти, каким ее поразили Марта иГотлиб.

– Ты можешь остаться, – произнес престатель, подняв наконецна Леонтия суровые свои глаза. – Ты друг Готлиба, ты ученый человек, и мы негоним тебя. К тому же им нужна только она одна!

Он резко дернул подбородком в сторону Лизы, и она испуганноспросила опять:

– Да что случилось? Вы про меня говорите? Кому я нужна?

– Сейчас узнаешь, – проговорил престатель и так же, какдавеча Готлиб, схватив Лизу за локоть, подтолкнул ее к стене.

Она уткнулась лицом в утрамбованную землю и не сразу поняла,что надо смотреть в бойницу, да и приспособиться к этому узкому, длинномуотверстию оказалось не так просто: оно было предназначено для ружейного ствола,а вовсе не для глаза.

Ей открылась степь в предрассветном полумраке. Она былаполна движения! Всюду, сколько могла увидеть Лиза, пылали костры, озаряя темныефигуры вооруженных копьями и саблями людей, пеших и всадников. Ржали кони,звенела сбруя. Люди переходили с места на место, собирались группами; и никакневозможно было понять, сколько же их.

И только одна фигура оставалась недвижимой – всадник нагнедом коне. Что-то в его осанке показалось Лизе знакомым. Она долговглядывалась в него, пока вдруг не ахнула, не отпрянула в испуге. Это опять,опять был он, тот самый калмык, хозяин седого беркута! И в этой неподвижностиего было пугающее, непоколебимое упорство человека, готового ждать сколькоугодно или свершить что угодно во имя исполнения своей воли.

Лизе показалось, что она все поняла еще прежде, чем Леонтийпрошептал:

– Он требует выдать тебя… Кто он, Лизонька?

– Не знаю! – выкрикнула она, залившись слезами. – Не знаю!

Это казалось непостижимым – какой-то калмык, мелькомувидевший ее на базаре, вернулся за ней с целым войском, рискуя навлечь на себянеудовольствие властей. Впрочем, что властям до полудиких номадов? Не разоряютрусских селений – и ладно.

Да полно, уж не сон ли это? Не может быть, чтобы незнакомецприскакал за ней, никак не могла поверить Лиза. Здесь, верно, что-нибудь нетак, этот степняк небось хочет еще чем-нибудь поживиться в Сарепе.

– Может быть, дать ему денег? Коней? – нерешительнопробормотала она, и Леонтий слабо улыбнулся:

– У него своих табунов не счесть. Я пытался кричать ему,спрашивать, чего он хочет, но ответ один: русскую девку.

– А если ты не выйдешь, он грозится разорить весь Сареп, –проговорил престатель; и вновь выражение неукротимой злобы, как судорога,исказило его лицо. – Все пожечь и всех поубивать из-за тебя одной. Поняла литы?

– Погодите! – воскликнул Леонтий, цепляясь за рукавпрестателя, но тот раздраженно высвободился. – У вас же есть оружие! Пушка! Насмного! Мы сможем разогнать их!

– Зачем? Чтобы они вновь пришли завтра вдесятеро большимчислом? Ты не знаешь их, а мы знаем. Эти люди не внемлют доводам разума, дляних существует лишь веление плоти. Если их разъярить, они станут еще страшнеерусских! Это калмыки. Это азиаты. Такая же орда, как та, которая пронесласьздесь много лет назад. Их не унять. Если мы не отдадим ее, то сегодня, завтраили через месяц они отомстят.

– Да нет! – неуверенно бормотал Леонтий. – Нет же! ВЦарицыне губернатор, воинская команда!..

– Много будет пользы нашим трупам, даже если гарнизонныеинвалиды и подстрелят одного-двух калмыков! Мы пришли в Россию, чтобы жить, ане умирать за русских. Тем более за каких-то приблудных женщин. Словом, хватитспоров. Она выйдет сама. А если нет, ее вынесут связанной, как овцу.

«Что?! – чуть не вскрикнула Лиза. – Да вы только попробуйтедо меня дотронуться!..»

Но ее остановили новые слова престателя:

– Мы сделаем это во имя наших детей. Бог с нами и за нас!

«Во имя наших детей?..»

И память мгновенно вернула запах беловолосой головенки,теплое дыхание, щекочущее шею, синие, незамутненные озерки глаз: «У травкиболи, у цветочка боли, а у нашего Алекса не боли!»

Воспоминание отогнали холодные слова престателя:

– Но тебя, герр Брагин, повторяю, мы не гоним. Ты можешьоставаться, сколько захочешь.

– Я могу оставаться? – потерянно переспросил Леонтий, тяжелокачая головою. – Я могу? Но как? Как? Что же это, Господи…

Его осипший голос вызвал у Лизы приступ ярости. Да что онпричитает?! На них надо кричать, этих сухоребрых реформаторов надо убеждатьсилой! Леонтий весь таков – и плохо ему не плохо, и хорошо не хорошо. Да он ужесмирился с тем, что ее придется выдать! Неужто не понимает, что этот калмыкнемедля изнасилует ее? И, может быть, не он один!

Впрочем, на это всем плевать. Главное, что теперь Леонтиюникто не помешает в его ученых спорах с Готлибом.

Лиза обвела толпу блуждающим взором. Все еще казалось, чтоэто не с ней, да, не с нею это происходит! Мужчины, стоящие вокруг, опускалиглаза. Стыдились чего-то?

Но уж в глазах престателя не было ни капли смущения! Он неотвел взора. И Готлиб тоже. И Лиза не поверила себе, когда его длинное лицовдруг исказила жалобная гримаса.

Господи всеблагий! Он, этот унылый, постный немец, жалеетее? Ту, которую всегда, всегда до отвращения презирал?

Кровь бросилась ей в голову с такой силой, что Лиза, непомня себя, подбежала к воротам и ударилась о них всем телом.

– Откройте! Ну! – приказала она глухо. – Выпустите меня!

Чьи-то руки суетливо сняли тяжелые засовы. Без скрипа – какже, рачительные хозяева аккуратно смазывали петли! – створки чуть разомкнулись,и Лиза выскользнула в узкую щель.

Она услышала стук, с которым захлопнулись ворота, иоказалась лицом к лицу с темной толпой, подступившей к стенам крепости ужепочти вплотную.

При виде ее все замерли, и только гнедой конь, будторадуясь, вздыбился, и снова всадник мгновенно усмирил его.

Тошнота подкатила к горлу, и безрассудная храбрость покинулаЛизу так же мгновенно, как и обуяла ее.