Сюзи, "Лед Зеппелин" и я - Мартин Скотт

Я тогда уже был знаком с Манкс. Я знал, что она несчастна из–за желтой лошадки, но ничего в связи с этим не предпринимал. Никто ничего не предпринимал, кроме Эндрю, который подъехал на микроавтобусе к супермаркету, скупил все до одной пачки с хлопьями, включая те, что были на складе, отвез их к себе домой, вытряхнул содержимое на простыню в гостиной и, в конце концов, нашел еще одну желтую лошадку. И отнес ее Манкс. Ее лицо озарилось. Она лучилась счастьем.

С тех пор она влюбилась в Эндрю навсегда. Она была восхищена тем, что он понял, как это для нее важно. И не просто понял, но и что–то предпринял.

Эндрю в итоге, бросил Манкс ради другой женщины. Он любил Манкс вовсе не так сильно, как она его. По правде сказать, паршиво, что он нашел желтую лошадку. Если бы он ее не отыскал, Манкс не влюбилась бы в него так отчаянно, а от лошадиного кризиса в конце концов бы оправилась. От Эндрю ей оправиться не удалось.

— Я от этого никогда оправлюсь, — говорит Манкс мрачно и часто.

— Да, Манкс, мы старались, как могли, но не вышло. Так уж наша жизнь сложилась. Давай–ка лучше вернемся к «Лед Зеппелин», а то мы совсем загрустим.

Стулья убраны и группа снова выстраивается в боевой порядок.

— Сейчас прозвучит песня, которая служит нам компасом всюду, где мы бываем… Это еще одна композиция с э–э… с нового альбома… она называется «Песня остается прежней»…

Тут на меня налетает легкий приступ паники. Вдруг они не станут играть «Целую уйму любви» и «Лестницу в небо»? В таком случае моя жизнь кончена. Если «Лед Зеппелин» не сыграют «Целую уйму любви» и «Лестницу в небо» — это катастрофа. Атлантида, едва поднявшаяся из пучин, вновь утонет, не оставив следа.

«Песня остается прежней» — ничего подобного я в жизни не слышал. По мере развития темы Роберт Плант сохраняет молчаливое королевское достоинство у микрофонной стойки. Даже когда не поет, он, кажется, вполне счастлив на сцене. Не мечется нервно туда–сюда, как иные вокалисты. Стоит себе спокойно, немного пританцовывая, вполне расслабленный. Джон Пол Джонс, по–прежнему с бас–гитарой на шее, уходит за свои мощные клавиши и начинает играть аккомпанемент на «Меллотроне». Так весь вечер он и переходит от клавиш к басу. И почему–то когда он играет на клавишах, не складывается впечатления, что баса не хватает.

Композиция входит в затяжную коду. Никогда еще меня так не трогала песня, которую я слышал впервые.

— Ну как, сойдет? — говорит Роберт Плант. Все орут, что да, и в наших воплях тонут несколько его следующих слов.

Фиона слезает с шеи Зеда и становится рядом с ним. Зед где–то в собственном мире. Я вижу, что ему не хочется отвлекаться, Фиона, однако, назойлива. Она наматывает на свою руку несколько его локонов и силком, повернув его голову, целует. Как только ей удается привлечь его внимание, они долго–предолго целуются. Я оглядываюсь на Черри, а она смотрит на Зеда и Фиону и улыбается. Вот уж не подумал бы, учитывая ее страсть к Зеду. Наверно, ее просто накрыло безумие из–за сексуальной энергии «Лед Зеппелин». Что думаю по этому поводу я сам — не знаю. Мне не по вкусу все, что может вызвать проблемы у Зеда. Но мне по вкусу все, что ведет к доступности Сюзи. К несчастью, Сюзи болтается с Грегом где–то сзади. Я трясу головой. Подумаю об этом позже. Первые жутковатые ноты «Ошалелого и очумелого» скатываются со сцены, и не остается времени думать о чем–то другом.

— Послушай–ка, — говорит Агнес своей подружке Джин. — Это там не Джими Хендрикс на цеппелине?

Они машут Джими Хендриксу. Тот машет им в ответ и улыбается.

Феи смотрят на фигурки внизу и видят, как Зед целуется с Фионой, а Грег держит за руку Сюзи.

Джин, у которой имеется второе зрения, благодаря чему она порой может заглянуть в будущее, качает головой и поворачивается к Агнес:

— Вижу, что сегодня случится кое–что нехорошее. Очень даже нехорошее. Передай–ка мне виски.

Я хотел сказать Зеду: «Перестань целоваться с Фионой, ничего путного из этого не выйдет», но я не мог такое сказать — во всяком случае, ему.

Я хотел сказать Грегу: «Перестань держаться за руки с Сюзи», но я знал, что он поймет, будто я просто–напросто ревную.

С меня градом катился пот и футболка промокла насквозь. И с самого начала не слишком чистая футболка моя превратилась в размокшую массу текущих чернил и пятен от еды. В те времена я частенько сажал на футболку пятна от еды.

С возрастом, в общем–то, это не прошло. В безжалостном современном мире это заметила Манкс и устроила мне выволочку:

— Ты что — неряшливо ешь? Или просто редко стираешь одежду?

— Не знаю. Наверно, это сочетание обоих факторов.

Манкс потирает себе животик. Мы посмотрели по телевизору программу про Египет, которая ей напомнила о величайшей невозвратной любви ее жизни, и теперь ей становится больно.

Я не хочу, чтобы Манкс снова впала в булимию. Она была жуткой булимичкой, когда мы впервые познакомились. Она постилась по многу дней подряд, потом начинала обжираться, затем вызывала у себя рвоту, чтобы не усвоить слишком много калорий. Калории были ее смертельным врагом.

Она была не в состоянии реалистично воспринимать свое тело, видеть его таким, каким видят его остальные. Из зеркала на нее смотрела уродливая, ожиревшая женщина, которая никому не могла даже понравиться, не говоря уж о любви.

Со стороны могло показаться невероятным, что человек, у которого хватает мужества колесить по всему миру в поисках приключений, в тоже время не в состоянии есть по–людски. Меня же это совсем не удивляло. Я к тому времени давно осознал, что общество оказывает такое давление на молодых женщин, что они едва ли могут избежать безумия в своих взаимоотношениях с пищей. Всякий, кто безумен во взаимоотношениях с едой, немедленно вызывает во мне симпатию.

У Манкс множество огромных шрамов на руках, где она резала себя кухонным ножом, когда на нее наваливались приступы самоедства. С тех пор, как мы подружились, желание себя калечить в ней поутихло, и пару раз, когда этот позыв становился почти неодолимым, мне удавалось ее отговорить. Так что не стесняйся рассказать мне о своих проблемах с питанием, если когда–нибудь встретимся.

В телепрограмме про Египет о Нефертити не говорилось, что разочаровало.

Все рукописи и книги мы организовали по категориям, которые разработала Манкс: обложка, аннотация, первая страница, финансовое заявление автора, фото автора и заявление о намерениях.

Присуждение баллов по каждой категории приводит к связи между книгой, написанной голодающим автором, у которой была очень милая синяя обложка плюс хорошая шутка на первой странице, и томиком поэзии, у которого тоже была хорошая обложка с нарисованным деревом. Стихи бы не заработали столько очков, но я присудил полновесные десять дополнительных баллов, потому что поэтесса оказалась очень симпатичная.