Эпоха Рамсесов. Быт, религия, культура - Пьер Монте

Когда колосья начинали желтеть, крестьянин с беспокойством ждал нашествия своих главных врагов: хозяина или его представителей, армии писцов, землемеров и стражи. Первым делом они принимались измерять площадь возделываемого им участка земли, затем подсчитывали, сколько выращено зерна в бушелях. Таким образом они точно вычисляли налог, который крестьянину предстояло отдать в царскую казну или управителям владений какого-нибудь великого бога вроде Амона, ведь ему принадлежали самые плодородные земли Египта.

Владелец земли или его представитель выходил из дома ранним утром. Он управлял колесницей. Слуги следовали за ним пешком, неся кресла, циновки, мешки и ларцы – все, что понадобится писцам для подсчета урожая, и многoe другое. Вот колесница остановилась возле деревьев. Неизвестно откуда появившиеся люди распрягают коней, привязывают их за одну ногу к деревьям, приносят воду и корм. В то же время они сооружают подставку для трех больших кувшинов. Из ларцов вынимают хлеб и другие продукты, которые раскладывают по блюдам и корзинам, и даже умывальные принадлежности. Конюх устраивается в тени и засыпает, зная, что несколько часов может отдыхать. Хозяин уже совещается с землемерами. Он облачен в свои лучшие одежды: на нем парик, рубашка с короткими рукавами и поясом над набедренником, на груди – пектораль, в руках – посох и скипетр. На ногах у него сандалии и что-то вроде гетр на шнуровке, которые предохраняют его от уколов жесткой травы. Помощники его довольствуются набедренными повязками; некоторые обуты в сандалии, остальные босы. В поместье некоего Мена землемеры тоже одевались в парадный наряд – рубашку с короткими рукавами и гофрированную юбку. В руках они держат свои инструменты: свитки папирусов, дощечки для записей, мешки и сумки с кисточками и чернилами, мотки шнура и колья длиной четыре-пять футов. Когда обмеры производились на полях, принадлежащих Амону, самому богатому и самому алчному из египетских богов, землемеры пользовались шнуром, намотанным на деревянный брусок, украшенный головой барана, священного животного Амона.

Старший землемер вычисляет, где находится межевой камень. Удостоверившись, что камень лежит точно на месте, и призвав в свидетели великого бога, он кладет на него свой скипетр, напоминающий символ Фиванского нома, в то время как его помощники разматывают и туго натягивают шнур. Дети машут руками, отгоняя перепелов, которые порхают над спелыми колосьями. Разумеется, поглазеть на эту сцену собирается целая толпа зевак, каждый из которых готов, если нужно, дать ценный совет. Землемеры измучены жарой, но заботливая служанка постоянно подносит им питье, а во время перерыва в работе их ожидает сытный полдник в тени сикомора.

Ослы, навьюченные зерном (Лепсий. Иллюстрированный журнал, II)

Жатва и обмолот продолжались несколько недель, и работников порой не хватало. На больших участках, принадлежавших государству или великим богам, на работу приглашали «сезонников», которые сначала убирали урожай в южных номах, а затем переходили в северные, где их уже ожидали другие поля, готовые для жатвы. Когда в Верхнем и Среднем Египте уборка урожая подходила к концу, она только начиналась в Дельте. О существовании таких мобильных бригад работников мы знаем из декрета Сети I, которым персонал храма под названием «Дом миллионов лет» в Абидосе освобождается от воинской повинности.

Жнецы срезали колосья серпом с короткой рукояткой длиной примерно в ладонь. Лезвие серпа было широким у основания и сужалось к концу. Египтяне не старались срезать стебель под корень. Они шли, чуть пригнувшись, забирали в горсть левой руки добрый сноп пшеницы, подрезали его прямо под колосом и клали на землю, оставляя позади себя довольно высокую ость. За ними шли женщины, которые собирали срезанные колосья в корзины из пальмовых ветвей и относили на край поля. У нескольких женщин были миски для собирания осыпавшегося зерна. Солому вряд ли оставляли гнить на полях, но об этом мы ничего конкретно не знаем. Землевладельцев иногда изображали на поле, где они сами жали и собирали колосья. На этих изображениях они в той же парадной белой гофрированной одежде. Возникала мысль, что они делали, так сказать, зачин, а потом уступали место настоящим жнецам. Однако художники изображали таким образом эпизод из будущей жизни на загробных полях Иалу, где всего было вдоволь, но каждый должен был работать сам. А на самом деле хозяин, например Мена, сидя на табурете на скрещенных ножках в тени сикомора рядом со всевозможными яствами, наблюдал, как собирают урожай.

Работники, собирающие и провеивающие зерно (Журнал египетской археологии, XLI)

Работы начинались на рассвете и заканчивались только в сумерках. Под жарким солнцем жнецы останавливались время от времени, брали серп под мышку и выпивали кружку воды. «Дай много земледельцу и мне дай воды, чтобы я утолил жажду». В древности люди были более требовательными. Один из них говорит: «Пиво тому, кто жнет ячмень!» (Может быть, потому, что пиво делали в основном из ячменя-беша?) Жнецов, которые слишком часто останавливались, тут же сурово отчитывал надсмотрщик: «Солнце сияет, все это видят, а ты еще ничего не сделал. Где хоть один твой сноп? Не останавливайся больше и не пей в этот день, пока не закончишь работу!»

Жнецы изнемогали под солнцем, а несколько человек сидели в тени, уронив голову на колени. Кто это – работники, улизнувшие от бдительного взгляда надсмотрщика, любопытные зеваки или слуги хозяина, ожидающие, когда он закончит свои дела, – неизвестно. Среди них мы видим сидящего на мешке музыканта, который играет на флейте. Это наш старый знакомый, ибо мы уже видели его в гробнице Ти времен Раннего царства, где такой же музыкант с флейтой длиной два локтя следовал за жнецами. Перед ним шел один из жнецов, который бил в ладоши, не выпуская из-под руки серпа, и пел песню погонщика быков, а затем другую, которая начиналась словами: «Я двинулся в путь, я иду!» Таким образом, гнев надсмотрщика был, скорее всего, показным. У Пахери нет флейтистов, но жнецы сами импровизируют песню-диалог: «Как прекрасен день! Выходи из земли. Поднимается северный ветер. Небо исполняет наши желания. Мы любим нашу работу».

Собравшиеся зеваки не ждут, пока все поле будет сжато, и подбирают пропущенные колосья или выпрашивают осыпавшееся зерно. Это женщины и дети. Вот одна женщина протягивает руку и просит: «Дай мне хоть горсть! Я пришла вчера вечером. Не будь сегодня злым, как вчера!» На это жнец, к которому обратились с подобной просьбой, отвечает довольно резко: «Убирайся с тем, что у тебя в руке! Уже не раз прогоняли за такое». В очень древние времена существовал обычай отдавать работникам в конце жатвы столько ячменя и других злаков, сколько они смогли сжать за один день. Этот обычай сохранялся на протяжении эпохи фараонов. У Петосириса, когда жнецы работали на хозяина, они говорили: «Я хороший работник, который приносит зерно и наполняет две житницы для своего господина даже в плохие годы благодаря своему усердию полевыми злаками, когда приходит сезон ахет». Но теперь наступает черед жнецов. И они говорят: «Да возрадуются дважды те, кто сделал в этот день поля изобильными! Они оставили крестьянам все, что они соберут». Другие, хоть и жалуются, что им оставили мало, все же утверждают, что и это немногое стоит собрать: «Маленький сноп за весь день, я работаю ради него. Если ты будешь жать за один этот сноп, лучи солнца падут на нас, озаряя наши труды».