Движущиеся картинки - Терри Пратчетт

— Значит, мы идем на холм? А я и не знал, что на холме живут люди.

— Никакие это не люди, — ответил Гаспод.

Маленький костерок из прутьев горел на склоне Голывудского холма. Виктор разжег его потому… ну, потому, что так приятнее и спокойнее. Потому, что так принято среди людей.

Ибо ему следовало напоминать себе, что он человек — и даже, может быть, вполне вменяем.

Дело заключалось не в том, что он беседовал с собакой. Люди частенько говорят с собаками. То же самое касается и кошек. И даже в конце концов кроликов. Но вот беседу с мышью и утенком могут расценить неоднозначно.

— Думаешь, мы хотели разговаривать? — сердито спросил кролик. — Был я кролик как кролик и очень тем счастлив, как вдруг в один миг — бац! — и я уже, видишь ли, мыслю. С кроликом, который счастлив как кролик, это немножко несовместимо. Тебе нужна обычная травка, обычный секс, а какое тут счастье, когда на ум всякие мысли лезут, типа: «А если задуматься, в чем же все-таки смысл жизни?»

— Ты, по крайней мере, можешь перебиваться травкой, — отозвался Гаспод. — Трава, по крайней мере, не вступает с тобой в пререкания. Последнее дело — ты жрать хочешь, а твоя еда начинает обсуждать с тобой всякие этические проблемы.

— Не ты один вляпался, — сказал кот Виктору, словно читая его мысли. — Мне вообще пришлешь перейти на рыбу! Наложишь лапу на швой обед, а он вопит: «Караул!» — вот это бедштвие.

Наступило молчание. Собравшиеся ждали, что скажет им Виктор. И мышь тоже смотрела. И утенок. Утенок имел вид особенно воинственный.

Должно быть, он уже слыхал о том, что обычно делают с яблоками и утками.

— А взять, к примеру, нас, — молвила мышь. — Бегаю я себе по кухне, удираю от этого. — Она указала на кота, возвышающегося над ней. — Ца-рап-царап, писк, паника. Но вдруг в голове у меня раздается какой-то треск. И я вижу сковородку — понимаешь? Секунду назад я и не знала, что такое сковородка, а тут хватаю ее за ручку, этот выскакивает из-за угла и… хрясть! Он, бедолага, пошатнулся и говорит: «Кто это так меня?» А я отвечаю: «Я, кто ж еще?» И тут мы оба соображаем, что случилось. Мы заговорили.

— Коншептуализация… — процедил кот. То было крупное черное животное с белыми лапами и ушами, что ружейные мишени. Морда, иссеченная рубцами и шрамами, ясно указывала на то, что восемь из девяти своих жизней кот уже прожил.

— Давай-ка, выдай ему, — повернулась к нему мышь.

— Расскажи лучше, что вы сделали потом, — велел Гаспод.

— Отправились сюда, — сообщил кот.

— Из Анк-Морпорка? — удивился Виктор.

— Да.

— Это ведь миль тридцать!

— Да, — подтвердил кот. — И можешь мне поверить — возницы редко останавливают телеги для котов, голосующих на дороге.

— Понял? — сказал Гаспод. — Вот такие дела творятся. Все и вся намылились в Голывуд. Никто не знает, зачем сюда явился, знает только, что нужно было оказаться здесь. И ведут они себя так, как никогда себя не вели. Я тут последил чуть-чуть. Что-то очень странное происходит.

Утенок закрякал. Вероятно, его речь состояла из слов, но они были так изуродованы неслаженными действиями клюва и гортани, что Виктор ничего не разобрал.

Тогда как животные слушали с сочувственным вниманием.

— Что готовится, док? — неожиданно спросил кролик, становясь на задние лапки.

Все до единого сочувственно посмотрели на него и вернулись к обсуждению.

— Утенок говорит, — перевел Гаспод, — это вроде миграции. Чувство, говорит, такое же, как перед перелетом.

— Да? А мне вот далеко ходить не пришлось, — заявил кролик. — Мы же местные, тут в дюнах и живем. Жили. Три счастливых года и четыре несчастных дня.

Виктора осенила внезапная мысль:

— Так ты, наверное, знал того старика с косы?

— А, этого? Конечно знал. Он постоянно ходил сюда.

— И что он был за человек?

— Послушай, приятель, четыре дня тому назад в моем словаре были два глагола и одно существительное. По-твоему, я размышлял, что он за человек? Знаю только, что нам он не мешал. Мы запросто могли считать его ходячей скалой или чем-то вроде.

Виктор подумал о лежащей в кармане книге. Песнопения, поддержание огня. Что же это был за старик?

— He знаю, что здесь происходит, — сказал он. — Но непременно выясню. Послушайте, у вас ведь, наверное, есть имена? А то как-то неловко — говорить с собеседником и никак его не называть.

— Имя есть только у меня, — сказал Гаспод. — Я ведь пес. Меня назвали в честь того знаменитого Гаспода — слышали, наверное.

— Один малец как-то назвал меня «Кыся», — с некоторым сомнением в голосе сообщил кот.

— Я думал, у вас имеются соответствующие имена на вашем языке, — пояснил Виктор. — Ну, скажем, «Могучая Лапа» или «Стремительный Охотник».

Он попытался расположить их улыбкой. Животные явно не знали, что следует на это ответить.

— Он у нас книги читает, — объяснил Гаспод. — Штука, видишь ли, в том, — обратился он к Виктору, яростно почесываясь, — что обычно нам, животным, имена ни к чему — мы-то знаем, кто мы такие.

— Хотя, должна сказать, «Стремительная Охотница» звучит очень заманчиво, — призналась мышь.

— Мне почему-то казалось, что это кошачье имя, — сказал Виктор, чувствуя, что его прошибает пот. — Мыши носят ласкательные, коротенькие имена, например… например… Писк.

— Писк? — холодно переспросила мышь. Кролик ухмыльнулся. Виктора понесло:

— А для кролика самое уместное имя — Пушок. Или Господин Топотун.

Кролик разом перестал ухмыляться и сердито дернул ушами.

— Слушай, приятель… — начал он.

— А знаете, — попытался исправить положение Гаспод. — Я слышал, ходит такая легенда, будто первые два человека на свете дали имена всем животным. Забавно, да?

Желая скрыть смущение, Виктор вытащил из кармана книгу. Совершал песнопения, поддерживал огонь… Три раза в день.

— Этот старик… — начал он.

— Да что в нем такого особенного? — перебил кролик. — Таскался по нескольку раз в день на холм, устраивал какой-то шум… По нему можно было эти сверять… ну эти, как их?… — Кролик тщетно пытался вспомнить нужное слово. — В общем, это было всегда одно и то же время. Много раз в день.

— По три раза. Три сеанса. На театр смахивает… — проговорил Виктор, водя пальцем по строчкам.

— До трех мы считать не умеем, — недовольно заметил кролик. — У нас счет идет так: один и… много. Много раз. — Он злобно взглянул на Виктора. — Господин Топотун, — прибавил он с убийственным презрением.

— И еще. Ему привозили рыбу. Причем из самых разных мест, — продолжал Виктор. — Однако здесь поблизости никто не живет. Вероятно, эти люди плыли издалека. И делали это только затем, чтобы привезти ему рыбы. Похоже, что он не хотел есть рыбу из этого залива. А ведь залив кишит живностью. Когда я здесь купался, я видел таких огромных омаров, что вы мне просто не поверите.