Светлое Средневековье. Новый взгляд на историю Европы V–XIV вв. - Мэтью Гэбриэль

Иоанна, по мере того как Бог открывает окончательную истину священной истории. Истина существовала всегда, но сейчас Иоанн узрел ее. Это парадокс апокалипсиса, вещей скрытых и вещей видимых, парадокс страха и ожидания, оцепенения перед лицом грядущих перемен и активной деятельности, цель которой — приблизить эти перемены.

Мы уже сталкивались с подобным в предыдущих главах, посвященных византийскому и латинскому христианскому миру. Античные и средневековые христианские писатели пытались определить свое место на шкале священной истории — где-то между Сотворением мира и Страшным судом. Но они никогда не приходили к единому мнению о своем месте на этой шкале. Однако они были согласны друг с другом в том, что конец света будет освещать сияние драгоценных камней.

В 21-й главе Откровения, в самом конце книги, описывается преображенный мир. Прежние небо и земля исчезли, и на смену им пришли новое небо и новая земля, связанные новым Иерусалимом. Город этот спускается с небес, украшенный сверкающими драгоценными камнями. Это город со стенами из чистого золота, яркими, как прозрачное стекло, и воротами, которые никогда не будут закрыты. Город не нуждается ни в солнце, ни в луне — его сияние порождает собственный свет. Но чтобы добраться до света, нужно прежде пройти сквозь тьму. Новый Иерусалим появится только после последней вселенской войны между добром и злом, после эпидемий, гонений, смерти, разрушения. Новый Иерусалим, преображение мира, возмездие праведников станут наградой для избранных, тех, кто встал на сторону Бога, святых и ангелов и выступил против козней дьявола. И эта битва разыграется на земле, там, куда спустится Небесный Иерусалим. Ключевой идеей было уподобить существующий земной мир миру будущему, приблизить назначенный срок апокалипсиса.

Франки XI века пытались рассматривать свои действия в более широком контексте, пытаясь сблизить эти миры. Европейские христиане на протяжении XI века, казалось, думали, что понимают, как движется священная история, понимают, как Бог действует через святых. Эти люди жили на поле битвы между добром и злом, между избранным Богом народом и теми, кто заставил их страдать, между «воинами Христовыми» (milites Christi) и «врагами Христа» (inimici Christi). Идея вселенской войны была не нова, но в это особое время она действительно вдохновляла христиан.

Концепция священной войны существовала с глубокой древности, с самых ранних веков христианства. Есть явные свидетельства того, что первые последователи Иисуса служили в римской армии. Более того, в IV веке нашей эры римский государственный аппарат довольно легко слился с Церковью. Видимо, бога, под покровительством которого шли в бой римские легионы, оказалось довольно легко заменить новым божеством. Это не было предопределено. Многие ранние последователи Иисуса неоднозначно и даже откровенно враждебно относились к идее убийства одних людей другими. Но римляне и израильтяне принадлежали к одному и тому же средиземноморскому миру, к культуре, в которой официально санкционированное насилие было просто частью жизни — способом осуществления политической власти, способом управления определенными слоями общества. Армия давала возможность обогащения и социального прогресса и для низших, и для высших классов.

Влияние Августина Иппонийского на развитие интеллектуальной культуры средневековой Европы трудно переоценить. Его идеи «справедливой войны», того, что война допустима, если ведется с целью обороны и установления мира, к XI веку стали каноническими во всем латинском христианстве. Августин, конечно, жил в совсем другие времена, он мечтал о том, чтобы Рим вернул свою власть и принес мир всему Средиземноморью. Истинный мир мог существовать только на Небесах, но христианские правители несли ответственность за то, чтобы остановить «варваров» у ворот.

Эту идею разделяли европейские христианские короли и императоры вплоть до IX века включительно. Могущество старого Рима перешло к их наследникам — франкам, что стало особенно очевидно после коронации Карла Великого в 800 году. Затем, в X и XI веках, короли, казалось, лишились идеологии и могущества. Но разве все это не было предсказано заранее?

Сочетание идеи римско-христианского могущества с тоской по эпохе политической стабильности и уверенности в своей «богоизбранности» — вот каким был главный мотив для тех, кто прошел более двух тысяч миль до Иерусалима, чтобы сразиться с его населением. С народом, о котором крестоносцы раньше вообще вряд ли что-то знали и слышали. Многие описания Первого крестового похода сосредоточены на одном исключительном моменте — выступлении Урбана перед советом воинов и церковников на поле под Клермоном в ноябре 1095 года. И тому есть веские причины. В этом моменте есть драматическая наглядность, о нем рассказывают несколько свидетелей.

Это история о громогласной проповеди папы римского, встретившей шумное одобрение масс. Присутствовавшие срывали с себя одежду и тут же нашивали на нее кресты, поклявшись идти маршем на Иерусалим. Далее все развивалось еще драматичнее: собирались огромные армии — из Рейнской области, с территорий нынешней Северной Франции, из Аквитании и Южной Италии. Медленно, независимо друг от друга они двигались на Восток. По пути они убивали и насильно обращали в христианство евреев и грабили поселения, иногда вступали в стычки со своими собратьями — византийскими христианами. Перед монументальными стенами Константинополя, которые на тот момент стояли уже более шести веков, армии начали сходиться вместе. Затем следует еще более невероятное развитие событий — современники получают еще больше доказательств божественной природы этого похода. По пути из Турции армия крестоносцев берет армянский город Эдессу, затем останавливается у массивных стен Антиохии, но в 1098 году один из христианских предводителей подкупает стражника, и осаждающие врываются внутрь, вынуждая защитников отступить в цитадель. Время было выбрано идеально: всего через несколько дней сюда прибыла большая исламская армия из Мосула.

Голодные, отчаявшиеся христиане выступили против исламского лидера Кербоги. Каким-то чудом удалось победить, затем крестоносцы начали последнее наступление на юг, на Иерусалим. Осада города длилась около месяца. Годом ранее его стены разрушило войско Фатимидов, отбивших город у сельджуков. 15 июля 1099 года к стене приставили несколько лестниц. Христиане укрепили свои позиции, вынудив защитников отступить. Ворота открылись. Крестоносцы хлынули внутрь. Храм был залит кровью, ликующие победители отслужили мессу в храме Гроба Господня — в святилище, предположительно построенном над могилой Иисуса. События похода современные историки не оспаривают, но его значение до сих пор остается предметом жарких, ожесточенных споров.

Нет смысла спорить, «что» и «когда» произошло при взятии Иерусалима в 1099 году, гораздо больше дискуссий вызывают вопросы «как» и «почему». Известные нам источники пытаются поместить эти события в историю, которая охватывает период от Сотворения мира до Апокалипсиса. Древние источники стремятся донести до нас скорее духовный (или аллегорический) смысл происходящего, чем просто описать события. Мы далеко отошли он «Анналов королевства франков». Мы, честно говоря, не знаем