Фиалки по средам - Андре Моруа

Пудель, услышав своё имя, подошёл и, усевшись у ног хозяина, бросил на него вопросительный взгляд.

— Вот видите, сам я теперь не могу его выводить, но зато я нанял рассыльного — bell-boy, как их здесь называют… Не пойму, почему они не могут называть их «рассыльными», как все люди? Ей-богу, они меня с ума сведут своим английским! Так вот, я нанял мальчишку, и тот за небольшую плату выводит Фердинанда на прогулку… Стало быть, и эта проблема решена… Я очень вам признателен, мой друг, за вашу готовность помочь мне, но мне ничего не надо, спасибо.

— А. в Южную Америку вы раздумали ехать?

— Конечно, друг мой, конечно… Что мне там теперь делать? Вашингтон больше не говорит об обмене денег, а в мои годы…

Он и в самом деле сильно постарел, а образ жизни, который он вёл, вряд ли шёл ему на пользу. Румянец исчез с его щёк, и говорил он с трудом.

«Можно ли вообще причислить его к живым?» — подумал я.

Убедившись, что ничем не могу ему помочь, я откланялся. Я решил изредка навещать его, но через несколько дней, раскрыв «Нью-Йорк тайме», сразу обратил внимание на заголовок: «Смерть французского эмигранта. Чемодан, набитый долларами!» Я пробежал заметку:

в самом деле, речь шла о моём Бораке. Утром его нашли мёртвым: он лежал на чёрном чемодане, накрывшись одеялом. Умер он естественной смертью, и все его сокровища были в целости и сохранности. Я зашёл в отель «Дель-монико», чтобы разузнать о дне похорон. У служащего справочного бюро я спросил, что сталось с Фердинандом.

— Кому отдали пуделя господина Борака?

— Никто его не востребовал, — ответил тот. — И мы отправили его на живодёрню.

— А деньги?

— Если не объявятся наследники, они перейдут в собственность американского правительства.

— Что ж, прекрасный конец, — сказал я. При этом я имел в виду судьбу денег.

Замок маркизов де Шардейль был приобретён крупным промышленником, которого болезни и возраст вынудили уйти на покой и поселиться в деревне. Вскоре весь Перигор только и говорил о том, с какой роскошью и вкусом восстановлен этот уголок, покинутый прежними владельцами более сотни лет назад. В особенности восхищались парком. Выписанный из Парижа архитектор и планировщик, построив запруду на реке Лу, создал искусственное озеро и превратил Шардейль в новый Версаль.

В Перигоре, бедной сельской провинции, где большинство владельцев поместий по примеру Савиньяков используют свою землю под огороды, очень мало красивых садов. Цветники Шардейля вызвали оживлённые толки в Бриве, Периге и даже в самом Бордо. Однако, когда работы, продолжавшиеся целый год, пришли к концу и новые хозяева въехали в своё поместье, гостей, поспешивших нанести им визит, оказалось гораздо меньше, чем можно было ожидать. В Перигоре к чужакам относятся недоверчиво, а ведь никто толком не знал, что за особа эта госпожа Верней.

На вид ей было никак не больше тридцати пяти лет, а мужу самое малое шестьдесят пять. Она была довольно привлекательна и даже в деревенском уединении меняла туалеты по три раза в день. Это насторожило соседей, и они решили, что она не жена, а любовница Бернена. Правда, госпожа де ла Гишарди, первая дама Перигора, которая, хотя и обосновалась с начала войны в провинции, по-прежнему знала парижский свет как свои пять пальцев, подтвердила, что госпожа Бернен — законная жена Бернена и происходит из скромной, но добропорядочной буржуазной семьи; злым языкам пришлось умолкнуть, ибо в подобном вопросе никто не осмеливался перечить могущественной и осведомлённой госпоже де ла Гишарди. Однако кое-кто всё же тайком продолжал еретически утверждать, будто госпожа Бернен, даже если она и носит имя Бернена, — всего-навсего бывшая его любовница, на которой он женился в преклонном возрасте.

Гастон и Валентина Ромильи. владельцы поместья Прейссак, с холмов которого видны башни Шардейля, решили, что уж кому-кому, а им, ближайшим соседям Берненов, нет никакого резона чваниться перед приезжими, вдобавок чета Бернен оставила свои визитные карточки в Прейссаке, да и госпожа де ла Гишарди подала пример милостивого отношения к новым хозяевам усадьбы. Короче, Ромильи явились в Шардейль с ответным визитом.

Их приняли с тем большим радушием, что они были одни из первых гостей. Хозяева уговорили супругов Ромильи остаться к чаю и любезно предложили им осмотреть дом, парк и службы. Гастон и Валентина почувствовали, что Бернены уже начинают тяготиться тем, что, владея всем этим великолепием, лишены возможности похвалиться им перед соседями.

Бернен, привыкший полновластно распоряжаться на своём заводе, и поныне сохранил повелительный голос и манеру не допускающим возражения тоном высказываться о предметах, о которых не имел ни малейшего понятия, и всё же он производил впечатление добряка. Валентину растрогала любовь, которую он выказывал жене, маленькой пухленькой блондинке, нежной и весёлой. Однако гостью покоробили слова, услышанные от госпожи Бернен, когда, осматривая второй этаж и восторгаясь тем, как неузнаваемо преобразился замок в такой короткий срок, она похвалила ванные комнаты, размещённые в толще старых стен, в нишах, и лифты, устроенные в башнях.

— Да, — сказала госпожа Бернен, — Адольф хотел, чтобы в Шардейле всё было образцовым… Правда, пока здешний замок для нас всего лишь загородный дом, но Адольф знает, что когда он умрёт — надеюсь, конечно, что это случится не скоро, — я поселюсь именно здесь, и хочет, чтобы в деревне меня окружал такой же комфорт, как в городе… Может быть, вы слышали, у Адольфа от первого брака много детей… Вот он и принял меры предосторожности: Шардейль куплен на моё имя и полностью принадлежит мне.

На лугу неподалёку от замка строения бывшей фермы были переоборудованы под конюшни. Гастон восхитился красотой лошадей, великолепием упряжи, выправкой конюхов.

— Лошади — моё любимое развлечение, — оживлённо сказала госпожа Бернен. — Мой отец служил в кирасирах и с колыбели приучал нас к седлу.

Она потрепала по холке великолепного коня и со вздохом добавила:

— Правда, содержание конюшни обходится очень дорого… Но Адольф и об этом позаботился. В завещании предусмотрены специальные средства для конного завода на территории парка Шардейль… И всё это помимо моей доли наследства, не правда ли, Адольф? Таким образом, понимаете, мне не придётся платить лишних налогов.

Разбивка парка ещё не была завершена, но уже можно было угадать общий рисунок цветника. В местах, к которым архитектор желал привлечь взгляды гуляющих, стояли прекрасные статуи. Посредине продолговатого бассейна на искусственном островке из железобетона рабочие возводили романтическую колоннаду. Хозяева и гости вступили в длинную каштановую аллею. Она обрывалась у группы маленьких строений в стиле перигорских ферм, крытых старой черепицей.

— А я и не знала, что здесь деревня, — заметила Валентина.

— Это вовсе не деревня, — смеясь, пояснила госпожа Бернен, — здесь живут слуги. Адольф надумал поселить их в отдельных домиках. Правда, мило? Это сыграет мне на руку… в будущем, конечно… Среди нашей прислуги есть несколько супружеских пар — люди очень преданные, и я хотела бы удержать их у себя, даже когда овдовею… Ну так вот, Адольф откажет каждой семье домик, в котором она живёт, оговорив в особом пункте, что право на владение аннулируется в случае, если слуга от меня уходит… Таким образом, мои люди не только будут связаны со мной, но и частично вознаграждены за свой труд, причём мне это не будет стоить ни гроша. Так что я могу ни о чём не беспокоиться. Всё это, конечно, тоже не считая доли в наследстве… И дети Адольфа ни к чему не смогут придраться.