Яблоки горят зелёным - Юрий Батяйкин

Савсим ох…л этат полудурак и папёрся к синиму Дону. Стал он кликать залатую рыбку. А иё звале Ло. Преплыла к ниму рыбка, учаслива така спарасела:

– Ну х… тебе надобно, старче?

Ей с паклонам старек атвичат:

– Двавай умести жить.

– Ты что, савсем спятел, старай, – грит рыбакуня. – Эта все рано што в банке жить.

– У мя другая кварта имаю, – атвечат сторек. – На биригу Болтийскава моря. Там, где жилещные болты плавают. Мы московскую банку сдадим недобрым людишкам, а на выручинные юоо долларов будим питатца угряме и ставредой. А то паменим иха даве на одну большенькую, иде захочиш, а я рабаткать пайду начным сторажим, штоба нам было чем платеть за вывазку мусара.

– Пахвальна рассуждаш, – грит зол рыбка по имени Ло. – А як у тя с тестостеронами, с патенцей? Ты знаш, якие у мине туточке кавалеры? Канёк-гарбунек, Сифка-бурка, Пасийдон, Садко и еще полчище всяких му…ков типа Ченгез-хана. Спаравешса ты с эх обязаннастими супружныме?

– Усе зделаю, шо пажилаш, – старче молвет.

– Ну ладно, – грит Ло. – Положим, зеся ты с грихом умести спаравешса. А што люде-та скажут? А оне скажут: «Ло живет с упакойнеком пачтешта…» Мине канечна ср…ть на их, но сам знаш, ниприятна это. Вот ежили ты усех мужеков изведеш – тагда преежай в Растов, погрим.

И уплыла к се в Дон абратна – щигалять пирид Доном Педро. А старек – он бул мэмбэром саюза сранописов – пашол к Ведьме Загладе на заброшенное сэмэтэри. А Заглада сама мичтала умиртвить усех этих козлоедов, кроми стрека, патаму што ей нравелися иво новеллы. Изгатовела она зелье избератильное, палитела вакруг Земли, как касмичиская пила, и атровела усе калодца и реке. И усе мужеке половые падохле.

Тута Дон сам приблезелся к Маскве, вызадела с ниво золотая в адежде итальянской моды на свадибном платье, и сам архиерей Кира сыграл им на вилоле да гамбе. Иво патом атстигале.

А Старек с Ло павинтились, то бишь павинчались. Усё бабье им заведовало, асобинна кагда оне занемалис любовью. Тут и сказке канец, а хыто слушал – тому пи…дец…

Шел однажды Христос со своиме ученикаме в И.Е. Муссолине. Типерь эта улица называется в Москве Рассолима. А рядом – «Соломенной Сторожки».

Но об этом тс-с-с…

Вощем, падашол к нему богатый обрядец и грит:

– Христ, я хочу в твою школу вступлять.

– Дык вступляй – кто ж тибе не дает?

– Богатства у мя много, – грит разночинец.

– А ты его бедным разбазарь и ступай за мной. Тока я не знаю, где тада буду.

Причетник потупился. Видя, что чимарозо мишает ему валить дальше, бог изряк:

– Ладно, иди, пердунишко, на фуй…

И тот отошодши.

– Эх! – воскликнул Христос. – Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное…

Безмолвная ночь осторожно надвигалась на лес глухой темнотой. Едва заметно, будто капли серебряной воды, заблистали первые отраженья далеких звезд.

Иван повернулся – припал к девичьему животу лицом, если так можно было бы выразиться.

– Любимая, поищи у меня в голове, – простонал он сладкой полынью.

– Я у тя поищу, – услыхал он голос Авдотьи, запомненный с сенокосу с вином.

Иван поднялся с подруги, облапил ее мамашу. Та вырвалась и с высоко поднятой головой побежала по лесу, перескакивая буераки. Вскоре, впрочем, устала и пошла как бы иноходью.

Ванька догнал ее, облапил на этот раз крепко, но она сунула приготовленным сучком в глаз – тот вмиг лишился способностей, о похоти не говорю.

Все же один-то глаз у него был целый. Благодаря ему он нашел убежавшую далеко вперед Авдотьку и таскался за ней, как липучая собака, по всему лесу, умильный и елейный до тошноты.

Наконец рассвело.

Жила-была Синяя Шапочка… Раз напекла она пирожков и понесла своей бабушке. Идет, а навстречу ей Серый Волк.

– Далеко ли путь держишь, красавица? – спрашивает.

– Да вот, напекла бабушке пирожков, теперь несу.

– И охота тебе нести?

– Неохота, но напекла ведь.

– А давай я снесу, – говорит Серый.

– А ты не заблудишься? – испугалась Шапочка.

– Да нет, я лес как свои пять пальцев знаю…

Обрадовалась Синяя Шапочка, отдала Волку пирожки и побежала вприпрыжку домой. А Волк побежал по тропинке. Бежит и думает: «Щас остановлюсь – пирожки съем, добегу – бабку съем, а вернуся – и внучку. Тока сначала приласкаю маленько – больно гарная девка…»

Так Волк бежал и бежал по дорожке. Думалось о приятном, а когда очнулся – кругом чащобина, бурелом, не видно света почти. Привидения ходют, как у себя дома, мертвяки, вампиры, и такая нечисть, какой даже он еще в лесу не видал.

«Заблудился, бл…дь!». Тут Серый вспомнил про Бога, которого прежде костил в душу и в мать.

– Господи Иисусе, спаси, – взмолился Волк, – никогда не буду никого есть!

С той поры в Орловской области живет Волк – питается целебными кореньями и родниковой водой. Подтягивается на ветвях и приседает с бревном. Стал как утес. Однажды сам Медведь увидал его – и тикать. А Волк стал шаманом у одичавших колхозников.

Одно только беспокоит Серого: как бы сожрать ту сучку, что напекла пирожков!

Так он этой мечтой и живет…

Жили-были старик со старухой. И была у них курочка ряба. Старуха-то была ничего себе, сварливая только, а вот курочка… Мало того, что рябая, да еще с подковырками всякими. Вот раз старуха стирает себе в своем разбитом корыте, а курочка ее точит.

– Эх, ты, – грит, – погляди, який у мя петушок, а у твоего давно и муде, должно, отвалилось. Знаю, как твоей беде пособить. Пошли старика рыбачить. Живете-то небось у синего моря… В нем живет золотая рыбка. Чего ни попросишь у нее – все сделает.

Вот вертается старик с пробежки – а он бегал по утрам и обливался водой из того же самого корыта.

– Долго ты мое корыто будешь эксплуатировать, – грит старику старуха.

– Да где ж я тебе другое-то возьму? – отвечает дидуля.

– А ты у рябы спроси, авось она и подскажет.

Стал старик кликать эту самую рябу. Прибежала к нему ряба, спросила:

– Чего тебе надобно, старче?

Ей с поклоном – а он всегда кланялся – занимался кьёко-шинкай, чтобы шинковать всех, кто полезет к старухе, – старик отвечает:

– Смилуйся, государыня ряба, не посоветуешь ли, где узять новое корыто?