Пленник моря. Встречи с Айвазовским - Николай Кузьмин

Известно, что Коран возбраняет правоверным изображать на картинах живые существа, и потому аравийские и турецкие живописцы ограничиваются лишь пестрыми узорами и рисовкой цветов. Но Абдул-Азиз, одаренный несомненным талантом, занимался живописью с изображением фигур, нисколько не стесняясь воспрещениями Корана. Лет пять тому назад Саркиз-эфенди поднес ему подаренную его женой мою картину: „Восход солнца в Константинополе“, и султан с первого же взгляда узнал мою работу. Примеру Саркиза-эфенди последовал придворный архитектор Серкиз-бай; картина, мною написанная, подаренная им султану, также весьма понравилась Абдул-Азизу, и он выразил желание приобрести несколько моих картин. Серкиз-бай телеграфировал мне об этом в Крым. Я прислал четыре картины, которые все были куплены султаном. После того через Серкиз-бая он сам сообщал мне сюжеты для заказываемых картин! Воображение его, должно заметить, было самое поэтическое. Так, по его рисункам, сделанным красными чернилами, я написал „Бурю у скал острова Хиоса“ и „Снеговые горы“. Вообще же для Абдул-Азиза я написал тогда до пятнадцати картин.

Спустя некоторое время я получил из Константинополя формальное приглашение представиться султану. Готовясь к отъезду, я написал несколько картин, и между прочими – „Утихающую бурю с яркой радугой над волнами“. При отъезде моем в Константинополь в местных газетах было напечатано: „Генерал Айвазовский уехал из России и скоро прибудет в нашу столицу“. Гражданский мой чин редакторы константинопольских газет неведомо с какой стати переиначили в соответствующий военный, позабыв прибавить к тому слово „живописец“. Это qui pro quo подало повод к дипломатическому недоразумению. Английский посланник в Константинополе обратился к нашему послу, Николаю Павловичу (ныне графу) Игнатьеву с вопросом: кто такой генерал Айвазовский и с какою целью прибыл он в Константинополь? Во время остановки нашего парохода в Буюк-дере к нам явился посланный от Н. П. Игнатьева с приглашением к нему. Когда я исполнил желание Николая Павловича, он весьма любезно предложил мне во избавление от объяснения с таможенными довезти меня на своем пароходе до Константинополя. Я, разумеется, с удовольствием принял это предложение; по прибытии туда Н. П. Игнатьев отправился во дворец к султану.

Представление мое султану назначено было на следующий день, в 12 часов. Явясь к назначенному времени, я, сопровождаемый первым драгоманом посольства г. Опу и Серкиз-беем, был введен в залу дворца, в которую вскоре вышел султан Абдул-Азиз. Мне с первого взгляда понравились добродушные черты его лица, окаймленного небольшой бородкой, ласковый взгляд и приветливая улыбка. Он говорил со мною по-турецки; но, хотя я и знаю этот язык, однако же посредничество г. Опу, как переводчика, оказалось необходимо: Абдудл-Азиз примешивал к турецким фразам множество арабских слов. Очень лестно отзывался он о моих картинах; сказал, что во время путешествия своего по Европе приобрел некоторые из них, что в молодости он занимался копированием моих картин, подаренных ему его братом, Абдул-Меджидом. Затем, ласково распростясь со мной, султан удалился из залы.

Тогда вошло нисколько придворных и нам с г. Опу подали кофе. Минут через пять их позвали к султану, потом один из камергеров вынес и подал мне ящичек красного бархата со словами:

– Его величество султан повелел передать лично вам.

В ящичке лежали бриллиантовые знаки ордена Османие второй степени.

Когда, по возвращении моем из дворца, я явился к графу Н. П. Игнатьеву, передал ему подробности этой аудиенции и показал пожалованный мне орден, граф Николай Павлович заметил, что орден Османие – орден царственный и пожалование его есть знак величайшего благоволения султана, весьма редкого, особенно к иностранцу.

В течение трех недель пребывания моего в Константинополе я написал шесть картин, из них: „Пароход, идущей по волнам“, и „Базарный каик[61]“ исполнены были мною по рисункам султана Абдул-Азиза. По возвращении в Крым я написал ему еще до 15-ти картин и, сверх того, две – в подарок: „Вид Петербурга с Троицкого моста“ и „Вид Москвы зимою“; за эти две картины султан подарил мне драгоценную, бриллиантами осыпанную табакерку. Общее число моих картин, находящихся в султанских дворцах Константинополя, простирается до сорока».

Картинами Айвазовского украшены были стены того самого дворцового зала, в котором происходили переговоры о мире между его императорским высочеством великим князем Николаем Николаевичем и турецкими властями в феврале 1878 года. Здесь нельзя не обратить внимания на судьбу картин Айвазовского и ее странную связь с нашими военными и политическими отношениями с Турцией. Три войны России с Турцией в течение последних пятидесяти лет дают художнику сюжеты к написанию картин, изображающих подвиги и победы наших войск; его же картины, в мирное время написанные для турецкого султана, – зримые свидетели торжества нашего оружия и окончания последней войны нашей с царством оттоманов.

В столице Вюртембергского королевства наш художник был приглашен во дворец к обеденному столу. Беседа отличалась отсутствием стеснительного этикета; король, как добрый и радушный хозяин, оказывал гостю самые лестные внимательность и заботливость. Что же касается королевы Ольги Николаевны, то она, как известно, была русская в душе и достойная дочь императора Николая Павловича, высокого покровителя отечественных талантов. Ее теплое, сердечное обращение, благосклонный разговор, величественные осанка и черты лица, светлый взгляд и улыбка воскресили в памяти Айвазовского минувшие времена, когда августейший родитель королевы вюртембергской неоднократно беседовал с художником и посещал его мастерскую.

– Жаль, что вы оставались писать во Франкфурте, а не здесь, у нас! – сказала между прочим королева.

– Располагая моим временем, – отвечал Иван Константинович, – я могу, ваше величество, пользуясь вашим милостивым дозволением, остаться в Штутгарте и позаняться работой.

И действительно, оставшись в Штутгарте с двумя картинами, написанными здесь, И. К. Айвазовский истинно по-русски отблагодарил короля и его супругу за хлеб-соль. Здесь же он вспомнил неимущих и голодных и картины свои предоставил обозрению публики, с обращением платы за вход в пользу бедных. Эта выставка дала очень большой сбор, в несколько тысяч рублей. Одну из лучших картин Иван Константинович подарил Королевской академии художеств; другая, «Буря», была куплена королевой Ольгой Николаевной для подарка супругу. В награду за свое приношение академии и в знак королевского благоволения к нему наш художник удостоился получить орден Вюртембергской короны 2-й степени с командорским крестом. Оставив в Штутгарте такую добрую память, как художника и человека, о котором долго потом вспоминали газеты, Айвазовский отравился в Мюнхен на отдых.

«Немецкие Афины», Мюнхен, по личному отзыву Ивана Константиновича, богат был и ту нору высокоталантливыми художниками. Как и теперь, особенно процветала тогда живопись историческая. Нашему художнику чрезвычайно понравились картины Ленбаха и Пилоти. В середине марта того же 1879 года И. К. Айвазовский отправился во Флоренцию, где выставил четыре картины. Конечною целью его путешествия была Генуя – родина Христофора Колумба. Обдумывая сюжеты картин, посвященных памяти великого мореплавателя, наш художник желал собрать в ней исторические сведения, до мельчайших подробностей описывающие костюмы, вооружение, постройки и оснастку кораблей на исходе XV столетия. Плодом добросовестных и прилежных изысканий Ивана Константиновича в Генуе было множество эскизов, очерков и набросков, воспроизведенных в его картинах, воскресивших в памяти зрителей события открытия Нового Света.