Дэн Сяопин - Александр Панцов

«Правильность» установок пленума «подтвердилась» довольно скоро: в конце октября 1929 года рухнула Нью-Йоркская биржа, в результате чего капиталистический мир охватила Великая депрессия. В коммунистов всего мира она вселила новые надежды на неизбежный крах мирового капитализма. В середине декабря в Шанхае получили очередное письмо Политсекретариата Исполкома Коминтерна, составленное 26 октября, как раз тогда, когда мировой финансовый рынок начало лихорадить. В письме подчеркивалось, что Китай вступил «в полосу глубочайшего общенационального кризиса», а потому «главной опасностью внутри партии в настоящее время являются правые оппортунистические настроения»55.

Вот в такую атмосферу всеобщего полевения попал Дэн, едва приехав в Шанхай. Однако его доклад о работе вызвал в целом доброжелательную, хотя и не лишенную критических замечаний, дискуссию. В духе новой политики ЦК обратил его внимание только на то, что не следует питать иллюзий в отношении Ли Минжуя, так как он гоминьдановец и сторонник Ван Цзинвэя. Кроме того, от Дэна потребовали «обязательно занять решительную позицию в отношении фунун»56.

Дэн поспешил заверить, что коммунисты в Гуанси к фунун уже относятся как к «контрреволюционерам», потому что те сами «вступили на контрреволюционный путь», а что касается гоминьдановцев, то они с ними вообще всегда боролись. Вместе с тем он, правда, заметил: «Конечно, нам нехорошо лелеять какие-либо иллюзии в отношении Ли Минжуя, однако сейчас в Цзоцзяне у нас нет достаточно субъективных возможностей для его изгнания, а потому считаю необходимым временно использовать контакт с ним»57. Дэн даже предложил принять генерала Ли в члены компартии, заявив, что он сам и Юй Цзоюй дают ему рекомендации. (В протоколах обсуждения его доклада это предложение не нашло отражения, возможно, из-за тактических соображений, но ЦК его обсудил и принял, так что главнокомандующий Ли Минжуй с этого момента не мог более считаться «национал-реформатором»58.)

В завершение Центральный комитет дал указание командованию 7-го и 8-го корпусов превратить в центр «аграрной революции» в Гуанси Дунлань — то есть партизанскую базу «старшего брата Ба». При этом, правда, оговаривалось, что «бесцельные и беспорядочные поджоги и убийства следует прекратить», но «необходимые» — продолжить, так как, вообще говоря, «поджоги и убийства играют большую роль в уничтожении феодальных сил». Что же касается 8-го корпуса, то сразу после восстания его войскам следовало оставить Лунчжоу и, соединившись с корпусом Чжан Юньи, расширять Советский район на восток, к границе провинций Цзянси, Гуандун и Фуцзянь, где действовали войска Мао Цзэдуна и Чжу Дэ. (План объединения советских районов Гуанси с Советским районом Мао и Чжу предложил сам Дэн; этот проект активно поддерживало все остальное руководство Босэ59.) В заключение ЦК утвердил новый состав фронтового комитета 7-го корпуса в количестве семи человек и вместо Чэнь Хаожэня назначил секретарем Дэн Сяопина. Тогда же Дэн получил и новую, по сути высшую, должность в войсках 7-го корпуса: стал его политкомиссаром60.

Обо всем этом ЦК сообщил в гуандунский комитет в начале марта 1930 года, когда Дэн уже находился в Лунчжоу. Он прибыл туда 7 февраля, через шесть дней после того, как на митинге горожан Юй Цзоюй был объявлен командиром, а коммунисты Хэ Шичан и Ван Даньпин — начальниками политотдела и штаба 8-го корпуса Красной армии соответственно. В корпус вошли две колонны общей численностью около двух тысяч человек. Тогда же Ли Минжуй вступил в должность главкома 7-го и 8-го корпусов.

Прибыв в Лунчжоу, Дэн начал действовать по обстановке. По некоторым данным, ЦК вроде бы назначил его политкомиссаром и 8-го корпуса, так что право отдавать распоряжения у него имелось61. Тем более что в городе почти никого из командования не осталось — за исключением начальника штаба Ван Даньпина. Дело в том, что в отсутствие Дэна генерал Ли Минжуй принял-таки решение атаковать Наньнин. Уж очень его обуревала жажда реванша! В свою авантюру он вовлек и Чжан Юньи, убедив его, что столица Гуанси слабо защищена (в то время действительно основные силы гуансийской армии находились на границе с северным Гуандуном). В итоге Ван доложил Дэну, что все войска коммунистов в походе. Тот пришел в ужас: «Как с субъективной, так и с объективной точек зрения штурм Наньнина обречен на поражение»62.

Дэн тут же передал приказ командованию корпусов повернуть назад. Но было уже слишком поздно. 9 февраля пришло сообщение о разгроме 7-го корпуса на подступах к Наньнину. База в Босэ оказалась потерянной. А вскоре крайне обострилась обстановка и в Лунчжоу, куда вернулась только часть войск 8-го корпуса под командованием Юй Цзоюя (другая часть под командованием Ли Минжуя отправилась на выручку Чжан Юньи).

Через два дня после возвращения остатков 8-го корпуса, 12 февраля 1930 года, Дэн выпустил воззвание, в котором так же, как ранее в Босэ, объявил о конфискации всей земли дичжу, передаче ее советам с последующим уравнительным распределением без права купли-продажи и замене многообразных поборов единым прогрессивным налогом. А еще он обложил контрибуцией китайских торговцев, запретив им вывозить деньги и товары из города, и к тому же потребовал отобрать всю землю и имущество у фунун, помогающих «контрреволюционерам»63.

Древний Лунчжоу содрогнулся. Этот город, основанный в начале Танской династии (в 621 году), видел, конечно, немало погромов: его нередко предавали огню жившие в горах чжуаны, в XIII веке захватывали монголы, а в XVII — маньчжуры. Но уже довольно давно здесь было спокойно. В 1886 году Лунчжоу (буквально: Район, где обитает дракон) открылся для иностранной торговли, после чего в нем появились французы, к тому времени колонизировавшие Индокитай. Через три года здесь была основана таможня, а еще через несколько лет выстроен железнодорожный вокзал. Правда, из-за разногласий между французской стороной и цинским правительством по поводу ширины железнодорожной колеи ветку, которая должна была соединить Лунчжоу с Индокитаем, так и не проложили, но французы и местные жители продолжали сосуществовать довольно мирно. «Этот дальний угол Китая был намного благочестивее, нежели Пекин или [вообще] весь Северный Китай», — писал современник64.

Теперь же всё изменилось. Одновременно с воззванием Дэн обнародовал страстное обращение к лунчжоусцам, в котором гневно заклеймил французский империализм. Его демарш был вызван нотой французского консула по поводу начавшихся в городе беспорядков (грабежей, арестов и убийств мирных жителей). Консул просил новые власти «восстановить спокойствие», угрожая в противном случае принять только что направленное ему предложение губернатора Индокитая прислать в Лунчжоу 15 французских солдат и броневик для охраны консульства, которое, кстати, располагалось в том самом бывшем здании вокзала, которое так никогда и не было использовано по назначению65.

По инициативе Дэна 19 февраля городские низы, поддержанные солдатами 8-го корпуса, в ответ на ноту захватили консульство и таможню (последнюю сожгли), после чего конфисковали собственность всех проживавших в Лунчжоу французов: банки, магазины и даже католический храм. А тех граждан Франции, которые осмелились выразить недовольство, в том числе консула и миссионеров, выпроводили в соседний Индокитай66.