Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

Балхаш. В аулах его принимали как гостя, как жениха, резали для него молодого барана и приносили кумыс. Тансык рассказывал про инженеров с гнилыми глазами, про шайтан-арбу, которая бежит сама и еще тянет целый аул домов. Он доставал тридцать шесть рублей и нож-складень, полученные от Елкина.

— Вот, — говорил он, — дороги еще нет, а у Тансыка деньги. Что будет, когда пройдет дорога?!

Все тянулись к деньгам, ощупывая их сальными руками, потом начинали ощупывать нож, самого Тансыка и радовались, что своими глазами видели пастуха инженеров.

Тансык приехал на реку Или. Деньги от многих пальцев, которые ощупывали их, помутнели и затерлись. Никто уже не мог сосчитать их, и Тансык начал говорить, что у него сто рублей.

В степи появился всадник на рыжем мохнатом коне. Он ехал и рассказывал:

— Инженеры зовут Тансыка. Они думают идти в степь, им нужен пастух.

Тансык сам, когда его рассказы заполнили всю степь, пустил эту новость. Всадник на рыжем коне подхватил ее и понес. Он передавал новость всем, и ее несли дальше. Она, как многоликая птица, летела над горами, степью, обогнула Балхаш, а Тансык жил в юрте кочевника на Или и ждал, когда новость прилетит обратно в его руки.

Всаднику на рыжем коне повстречался другой всадник и сказал:

— Плешивый зовет Тансыка.

Они остановились. Степные миражи много раз отразили их встречу. Всадники глядели на миражи и не могли выяснить, кто же из них везет самую новость, а кто ее отражение.

Они оба приехали к Тансыку и, забыв сказать «Аман!», крикнули:

— Тебя ищет Плешивый!

Тансык встал, заседлал коня и поехал. Он торопился, проезжал аулы и кочевья без остановок. На лице вез глубокую задумчивость. Когда его зазывали в гости, он отказывался, когда просили рассказать про инженеров, он говорил:

— Нет, меня ждет Плешивый.

И вся степь знала, что Тансык едет по важному делу. Сам же он не знал, нужен ли инженерам; он думал, что всадники привезли ему отражение новости, выпущенной им самим.

Елкин обрадовался Тансыку:

— Я раза два заказывал тебя, думал, не приедешь. Ну, отдыхай, скоро поедем в степь.

Совет Труда и Обороны СССР постановил начать постройку Туркестано-Сибирской железной дороги, соединяющей города Фрунзе, Алма-Ату и Семипалатинск.

Между Алма-Атой и Фрунзе стоит горный хребет, железная дорога в какой-то части должна была перерезать его. А в какой — было неясно, и с весны 1927 года вышло несколько партий на поиски.

Самый короткий путь лежал по Кастекскому перевалу, но тут потребовались бы тоннели, и поиски на этом пути скоро забросили. Оставалось два — через перевал Курдай и через перевал Чокпар. Путь через Курдай был короче, но он требовал больших работ по взрыву скал. Через Чокпар был длинней, но требовал меньше взрывных работ. У каждого пути были свои достоинства и недостатки, и поисковые партии не могли долго решить, какой же путь выбрать.

Партия Елкина работала на Курдае, но сам он все время говорил, что искать надо на Чокпаре. Дедов, напротив, стоял за Курдай. Между ними были постоянные споры.

— Я не понимаю, что вы хотите найти на Курдае? — горячился Елкин. — Там можно только потерять. Вы проработаете лишний год, ухнете лишних миллионов двадцать, а потом будете таскать составы двойной тягой.

— Я уверен, что найду удобный проход, — упрямо твердил Дедов. — Будет и дешевле и короче.

Эти споры иногда доходили до брани и оскорблений.

— Вы упрямец, непременно хотите выбрать Курдай. Почему? Только потому, что работаете здесь. Работай вы на Чокпаре, стояли бы за него.

— Напрасно вы меня изображаете каким-то ослом! — обижался Дедов и тут же говорил обиду: — Вы мальчик, и не вам бы спорить. Я вас послал бы в школу поучиться.

Тансык прислушивался к спорам и больше сочувствовал Плешивому. Он не мог судить, кто из них прав, но Плешивый ему был приятней. Он во многом походил на солдата Ивана Конышева — был разговорчив, часто похлопывал Тансыка по плечу, и, пожалуй, главное его достоинство — платил Тансыку деньги.

Поисковые партии базировались в маленьком степном городке, более похожем на аул кочевников, чем на город: в нем рядом с домами стояли юрты, по улицам, как по степи, бродил всякий скот.

Из аулов, кочевок шумными ватагами каждый день приезжали на базу всадники. Они разглядывали и ощупывали изыскательские инструменты, снаряжение, постоянно тормошили Тансыка: «А это что? А это?»

Особенно интересовал всех грузовой, полуторатонный автомобиль, стоявший во дворе — шайтан-арба. Около него постоянно кипели споры, слышался смех. Многие не верили, что он может бегать сам, без коня. А запрягать его нельзя: у него не было ни оглобель, ни дышла, он казался смешным уродом.

Другие готовы были поверить: у шайтан-арбы были колеса, и расспрашивали, как она бегает, может ли обогнать коня.

Охотно, даже с восторгом Тансык отвечал на все вопросы и щедро добавлял от себя, без спроса. У него было что порассказать, хотя бы про вечные споры инженеров.

Иногда его ставили в тупик:

— Зачем дорога и шайтан-арба, когда все ездят на конях. Кого она будет возить и будет ли возить казахов? Для чего инженеры меряют землю, не думают ли отнять ее у казахов? Землю уже размеряли и разделили.

Елкин сидел в конторе и делал какие-то вычисления. К нему вошел Тансык, посвистал и как бы невзначай обмолвился:

— Тебя зовут люди.

— Ты что какой-то важный, как начальник? — спросил инженер, заметив, что Тансык затаил какую-то мысль, которую не хотел высказать.