День "Б" - Вячеслав Бондаренко

— Эй, фашист, — окликнул вдруг его высокий насмешливый голос.

Зеленкевич обернулся. Из ближайшего кустарника в него целился из автомата очень похожий на него внешне паренек — такой же высокий, синеглазый и русоволосый. Даже одет паренек был в такой же немецкий мундир, как и Кастусь. Только погоны с мундира были спороты, а на груди у него была вышита большая красная звезда.

«Ну наконец-то…» Кастусь с облегчением улыбнулся, и, видимо, эта улыбка показалась партизану обидной.

— Ты чего щеришься? — повысил он голос. — А ну руки вверх, сука!

— Послушай, парень, — вместо ответа проговорил Зеленкевич, — твой отряд большой?

— А тебе-то что? Ты руки вверх давай тяни…

— Слушай, что я тебе скажу… — Зеленкевич со вздохом поднял руки вверх. — Да опусти ты автомат, не собираюсь я бежать и стрелять тоже не собираюсь.

— А ну встать! — Парень повелительно дернул стволом ППД.

— Ты можешь меня выслушать, а?.. Как белорус белоруса, — неожиданно для себя попросил Зеленкевич.

Партизан рассмеялся.

— Это ты-то белорус? Так чего ж на тебе форма фрицевская, а?..

— Так на тебе ведь тоже немецкий мундирчик, — усмехнулся Кастусь.

Парень на мгновение замешкался, не зная, что ответил, и Зеленкевич воспользовался его заминкой.

— Выслушай меня, — упрямо повторил он. — Мы ищем тут английских диверсантов…

* * *

На въезде в Минск легковой «БМВ» попал в огромную пробку. Посреди дороги дымно горел остов немецкого танка, сорванная чудовищным взрывом башня валялась метрах в двухстах от него. Огонь, потрескивая, доедал останки тентов на нескольких грузовиках. На носилках стонали раненые. Солдаты военной полиции, ругаясь, регулировали — вернее, пытались регулировать — движение.

— Наши бомбили, — негромко произнес сидевший рядом с водителем бородач в форме лейтенанта вермахта.

Стриженный ежиком водитель, тоже в мундире немецкого фельдфебеля, одобрительно хмыкнул.

Полтора часа «БМВ» бесцельно кружил по городу, время от времени застревая в заторах. И везде пассажиры машины видели одно — нарастающий с каждым часом хаос, панику, спешную эвакуацию тыловых частей немецкой армии. Видели, как рабочие Организации Тодта достраивали дзоты на главной улице города, как пьяные солдаты пели песню, сидя на крыше бронетранспортера, как маршировала куда-то колонна подростков под бело-красно-белым флагом…

Остановились на берегу реки. В ней, хохоча и повизгивая, купался расчет замаскированной на берегу зенитной батареи. Бородач, хмуро усмехнувшись, кивнул на них:

— Врезать бы сейчас длинной очередью…

— Э, да тебе, Петрович, в пехоту пора, — так же скупо усмехнулся второй.

— Да хоть бы и в пехоту. Надоело по лесам бегать до черта…

Без десяти четыре они направились к оговоренному заранее месту. Неторопливо обогнули с тыла оперный театр, вышли на улицу, при советской власти носившую имя Горького. У длинного здания семинарии уже стояли, покуривая, остальные бойцы, одетые в немецкую форму. Проходя мимо, «фельдфебель» слегка покачал головой, — мол, стойте на месте. И вместе с бородачом свернул в узкий, уходящий вниз, к реке, переулок.

Оба сделали буквально пару шагов и замерли. Из нужного дома, хлопнув дверью, вышел высокий, подтянутый немецкий офицер в чине гауптмана и, не оглядываясь, быстро зашагал по мостовой вниз.

«Фельдфебель» сделал «лейтенанту» энергичный знак, означавший «Оставайся на месте и следи за домом», а сам двинулся за гауптманом вслед. Но путь ему преградила запряженная чалым мерином колымага, медленно выехавшая из ворот приземистого одноэтажного дома. Судя по запаху, распространявшемуся от колымаги, это была ассенизационная повозка.

— Пшел вон, говновоз! — рявкнул «фельдфебель» по-немецки немолодому вознице, который боком сидел на колымаге.

Вместо ответа возница что-то неприязненно буркнул. Мерин, по всей видимости, не собирался спешно уступать «фельдфебелю» дорогу, и тот, зажав рукой нос и ругаясь на чем свет стоит, бросился в обход.

Но этой минуты загадочному гауптманну оказалось достаточным, чтобы исчезнуть. Выйдя к реке, переулок растворялся в узкой пыльной набережной, к которой примыкала настоящая карусель из крохотных безымянных тупичков и закоулочков. Серые дощатые клетушки, пристроенные к кособоким домикам, бегающие через пыльную дорогу куры, сырое белье, развешанное на шестах… Потыкавшись десять минут по этим закуткам, «фельдфебель» заковыристо выругался про себя и повернул назад. Навстречу, обдав его мощным запахом, прочапала повозка ассенизатора…

— Ну что? — одними губами спросил «фельдфебель» напарника, занявшего удобную позицию во дворе напротив.

— Еще четверо вышли, — так же бесшумно ответил бородач, смоля сигарету. — Два обер-лейтенанта и два лейтенанта, с паузами через две минуты. Пошли порознь в сторону центра, к опере. На улице разделились, лейтенанты пошли направо, к Немиге, а обер-лейтенанты — к Хаупт-штрассе…

Оба переглянулись. Провала не ждал никто. Явка была законсервирована НКВД еще в 1941 году и практически не использовалась все эти годы. Ее обошли повальные обыски и аресты, которые потрясли Минск после убийства в сентябре 1943 года гауляйтера Вильгельма Кубе. И вот теперь она была раскрыта. Иначе что делали в этом тихом, непримечательном доме немецкие офицеры?..

— Я сам, — наконец тихо обронил «фельдфебель». — Следи за окнами. Если что — стреляй.

— Есть, — отозвался бородач.

Будучи здравомыслящим человеком, Джим Кэббот прекрасно понимал, что вырваться из Минска на захваченном танке ему не дадут. Это только в кино одинокий герой всех давит, пробивает себе дорогу огнем и в конце концов прорывает кольцо врагов. О взбесившемся танке уже наверняка были оповещены все посты, и где-нибудь его поджидала противотанковая батарея.

Поэтому, когда «Лухс» выскочил на полуразрушенную улицу, примыкавшую к железнодорожным путям, он наклонился к механику-водителю и крикнул ему в ухо по-немецки:

— Жми по прямой на полной скорости! Увижу, что тормозишь, — считай, что труп!

Он нарочно не стал приказывать водителю притормозить у руин. Пускай гонит вперед. Кэббот забрал у немца кобуру с пистолетом и в последний раз прильнул к смотровой щели.

Улица будто вымерла. Обгоревшие стволы деревьев, чудом держащиеся стены — все, что осталось от домов. За танком завивалась желтая, душная пыль. Далеко впереди метались маленькие фигурки, двигались какие-то машины. Видимо, танк решили зажать в клещи.

«Пора», — сам себе сказал Кэббот и, напоследок от души саданув немца ногами по затылку, на ходу спрыгнул с брони танка…

Конечно, велик был риск того, что немец тут же затормозит машину и бросится давить своего угонщика. Но Кэббот рассчитывал на германскую дисциплинированность. Приказали ломить вперед на полной скорости — он и будет ломить. Так и случилось. «Лухс», завывая мотором, быстро умчался вперед.