О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии - Алексей Калиновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я невольно оторвался от писанины и посмотрел на дверь. На пороге стояла «пара гнедых» мальчишечьего пола, лет девяти от роду. Оба издавали громкие звуки, в которых явно улавливались хлюпанье и шмыганье соплями. А еще они активно утирали рукавами носы с пузырями. По команде треухи мигом слетели с головы.
Если бы не активное стимулирование к продвижению вперед легкими подзатыльниками, пришельцы так и застряли бы в проеме. Вид у обоих был далеко не радостный. Рядом с ними стоял черный малый пудель с такими же виноватыми глазами.
– Что надо сказать? – за ними вошла с трудом сдерживающая свои эмоции женщина.
– Здрасьте.
– Ну привет.
– А теперь рассказывайте, что вы втроем начудили.
Ага, оказывается пудель был третьим.
Из всего рассказа, который мне напоминал нестройное пение деревенского церковного хора, партию дисканта в котором исполнял пудель, я понял только слова «бильярд» и «шарик».
Я невольно посмотрел на женщину.
Оказывается, дело обстояло так. Братья, а это были двойняшки, играли на настольном бильярде. Кто помнит, были такие детские бильярды с металлическими шариками размером где-то между фундуком и грецким орехом (скажу по секрету, что лучше всего было этими шариками стрелять из рогатки). Пудель сидел рядом и переживал так, что можно было подумать, что он делал ставки. Кто-то ударил посильнее, шарик перелетел через бортик, и кобель в азарте поймал и проглотил его. Эффект был потрясающим. Теперь каждый удар виртуозно направлял шар через борт. На девятом игра была прервана арбитром, который по счастью зашел в комнату.
– Так вы хотите сказать, что сейчас в нем девять металлических шаров?
– Именно так.
Я поставил собаку на стол. Живот явно был увеличен и отвисал. Я надавил. Пальцами я почувствовал, как в желудке перекатывается что-то.
– Как давно это произошло?
– Максимум час назад.
Ну, хоть это хорошо. Времени прошло мало, и велика надежда, что шары еще в желудке. К счастью, рентген оправдал наши упования: ни один шарик не сместился в двенадцатиперстную кишку.
Пока ассистенты занимались пуделем, я побежал в отделение эндоскопии.
– За тобой что, собаки твои гнались? – Заведующий отделением доктор Веселов посмотрел на меня с интересом.
– Витя, выручай, «корзина» нужна.
Я рассказал, какой у меня пациент.
Хоть врачи люди и не особенно тщеславные, но любому из нас всегда приятно видеть результат своей работы, а самое главное – реакцию владельцев. Так и в этот раз, когда мы через два часа вынесли собаку из операционной, куда только делись поток соплей, пузыри из носа и потухшие взгляды.
А один шарик мы оставили себе и поместили на стенд, на котором демонстрировалось все то, что мы извлекали из собак и кошек.
Наступил пятидесятилетний юбилей нашего операционного фельдшера, человека, который даже меня гонял в операционной, – Игоря Анатольевича Барсукова. Клиника кипела с самого утра. Кухня – хозяйство мамы Чоли – выдавала чудеса кулинарной мысли. Летавшие по клинике запахи будоражили воображение. Наши пациенты с их тонким обонянием готовы были либо сразу падать в обморок, либо любой ценой попытаться попасть в эту волшебную пещеру и преданно взглянуть в глаза Ольге, рассчитывая на ее доброту и зная, что никто не останется обделенным.
Я поднялся в Государственный научный центр колопроктологии МЗ РФ (тогда институт уже назывался так), там тоже наблюдалась некоторая суета. Приглашены были многие старшие научные сотрудники, заведующие отделениями, директор центра академик Геннадий Иванович Воробьев и его замы.
Игорь Анатольевич, несмотря на то что работал операционным фельдшером, был человеком очень известным и популярным. За двадцать лет работы в оперблоке центра он успел посотрудничать с сотнями врачей, многие из которых впоследствии выросли в известных хирургов.
Я не помню, кто уже из ныне профессоров рассказывал мне, как первый раз молодым ординатором вошел в святая святых – в оперблок.
«Стою, – говорит, – в предоперационной, руки дрожат, ноги подкашиваются. Что делать? Куда идти? А вокруг начались дружеские подколки более опытных товарищей, которые со знанием дела уже намывались на операцию. Словом, паника. В этот момент из операционной вышел невысокий, подтянутый, с военной выправкой усатый мужчина. Белая операционная пижама на нем не висела, а была ладно подогнана по фигуре. Он внимательно осмотрел всех, остановил на мне взгляд и спросил:
– Доктор, вы первый раз в операционной?
– Да, – со страхом и стеснением выдавил из себя я.
– Не волнуйтесь. Я вам все сейчас объясню и покажу. Слушайте меня и повторяйте за мной.
Он очень спокойно рассказал, как намыться, как одеться на операцию. Всю операцию, он, как мог, помогал мне справиться с волнением и не ошибаться, при этом продолжая стоять на инструментах и просчитывать на два хода вперед возможные действия хирургов.
Это был Игорь Анатольевич Барсуков».
Ко мне начали подходить с вопросами, что подарить Игорю, ибо все знали его пристрастие к спорту и выпивке. Интересно, что у него одно другое не исключало, а дополняло. Утром после обильного возлияния он мог спокойно проплыть километров пять, летом приехать на работу на велосипеде или на роликах, а зимой на лыжах. А еще зимой было обязательное ежедневное ныряние в прорубь. В это дело он втянул меня и нашего хирурга Виктора Юрьевича Беселева.
Клиника работала в праздничном режиме. Никаких операций на время после трех часов дня не назначалось. Все плановые мероприятия перенесли на утро. Мы рассчитывали, что на приеме останутся дежурный врач с ассистентом, а часа через два кто-нибудь их подменит на часок, чтобы они поели и поздравили виновника торжества.
Все шло, как и было запланировано, пока часа в два в клинику не зашла женщина с белым бультерьером на поводке.
– Нам, наверное, к хирургу, – сказала она, подойдя к регистратуре.
– А что случилось? – Девочки всегда уточняли ситуацию, чтобы люди не сидели не к тому врачу в очереди.