Огонь и Ветер - Рина Море

– Никто не имеет права вызывать на бой Императора.

– Он ловок, этот парень, но вы лучше. Народ обожает, когда вы выходите на арену.

– Разжалую я тебя за такие советы, – вполголоса обещает Его Величество.

– Я вызываю на бой победителя прошлого турнира! – кричит безымянный, швыряя перчатку в судью.

– Каков наглец, будто не знает, кто был победителем в прошлый раз, – хмыкает горбоносый.

– Вызвать на бой императора может только другой монарх, – мощный голос Его Величества без труда перекрывает гомон зрителей. – Покажи нам свое лицо, победитель!

Безымянный медленно стягивает шлем. Потом демонстративно сдирает с пальца и бросает на арену кольцо. В тот же миг стихия хлынула. Огонь.

* * *

Кажется, он ниже ростом и тоньше императора. На нем простой серый доспех, острое лицо украшено широкой улыбкой, волосы черные. Между владыкой и ним не так много общего, если всматриваться в детали. И все же они похожи.

– Ваше Величество отказывает мне в чести сразиться с ним? – он умеет накрывать весь огромный амфитеатр голосом не хуже императора. Глаза сияют, улыбка беззаботно лучезарная, будто и не дерзит владыке.

Толпа гудит. Это не крики, не шум разговоров – это тихий, угрожающий звук проваливающейся под ногами в адские бездны земли. Это твердая почва, прежде непоколебимо-устойчивая, дрожит под ногами императора. Мне становится не по себе. Тысячи, миллионы взглядов, что нес на себе, как мантию, владыка, обратились к другому, на тысячах уст ропот недовольства былым кумиром, и я впервые понимаю, вижу ее – ту, что называют пятой стихией. Души людские. Власть.

Император делает едва заметный жест, и гвардейцы-телохранители сходят со ступеней, выстраиваются в коридор, салютуя владыке. Его Величество неторопливо спускается к победителю. Телохранители-водяные уже и за спиной незнакомца-огненного. Тот по-прежнему улыбчив, но косит глазом в сторону воинов, как мне показалось, настороженно. Император не торопится. Гул толпы все ниже. Когда владыка останавливается в метре от безымянного, тишина такая, что скрежет вытягиваемого из ножен клинка почти оглушителен.

В руке императора меч. Огненный безоружен, отбросил клинок, еще когда раскланивался толпе.

Он невольно отступает от промелькнувшей у самого носа стали – неловко натыкается на стоящего на шаг позади гвардейца. Вздох толпы. Спокойный, с откровенной насмешкой голос владыки.

– Что ж ты бежишь от меня, храбрый племянник? Или ты считаешь, что твой император способен напасть на безоружного?!

Последние слова – уже гневный рык. Огненный воин гордо выпрямляется, но его улыбка уже не столь самоуверенна. Одно мгновение замешательства, один невольный шаг назад стоил ему народной благосклонности. Император не дает ему времени на оправдания: – Возьми этот меч, победитель! Он пригодится тебе… в более серьезном бою, чем сегодняшний.

* * *

Золотые венки, тонкие листья дрожат на ветру, как живые. Я роняю их на светлые кудри какого‑то юного, совсем мальчишки, сагана. Мне даже странно, что такое дитя – один из победителей турнира. Когда я касаюсь губами щеки, едва припорошенной волосками бородки, он краснеет, почти шепчет:

– Благодарю вас, л’лэарди. А вы позволите… Одну розу… На память.

Это из каких‑то наивных книжных романов, но я отчего‑то верю, что розу он и впрямь будет хранить долго. Первая победа, наверняка нежданная, первая попытка флирта, которая сейчас кажется почти дерзостью, да еще с императорской невестой! Срываю с шеи ленточку с приколотым цветком, привязываю на его запястье. Милый. Должно быть, скоро станет груб, как тот земляной, что с ухмылкой требует у смущенной невесты-водяной поцелуй в губы, ведь таков обычай и он заслужил.

Слуги несут кубки, полные монет, а я бормочу наизусть из Ринки Десмея: «Я целовал ее запах, не смея коснуться руки. Воровал для девы цветы, обнимал ее голоса звуки…»

Она поцеловала его первой. У него было худое, изможденное долгой болезнью лицо с запавшими щеками, он ходил, слегка прихрамывая, часто непроизвольно прижимая руку к животу. Огненная душа плохо уживается в глиняном теле. Ей хотелось влить в него немножко тех сил, что в избытке бушевали в ее венах, больно бушевали, норовили разорвать плоть. И откуда я все это знаю?

* * *

Я плелась за остальными невестами в некотором отдалении, надеясь высмотреть среди гуляющих маму. Беловолосая громко рассуждала:

– Сейчас мы идем смотреть на людей, как на цирковых обезьянок, а когда сядем за столы, они придут развлекаться, глядя, как мы едим.

Я цитирую. Не удержалась. Что-то сегодня этот Ринка Десмей целый день за моею спиной маячит, как призрак. Все пять невест обернулись удивленно и неприязненно. Л’лэарди Эльяс первой нарушила неловкое молчание:

– Л’лэарди Верана, вы проиграли наше первое состязание, не желаете взять реванш?

– Что вы предлагаете?

Шагнула вплотную, дохнула в лицо:

– Спорим, что я стреляю лучше вас? На императора – спорим?

Не мое – проиграть не жалко.

– Спорим!

– Туда! – Она бросилась бежать. Волны золотого платья струились по ветру, золотые кудри блестели в алых лучах заката. Девушка-драгоценность. Люди расступались перед нею с поклонами, парень-стрелок и не думал возражать, когда она выхватила у него лук. Стрела упала во внутренний круг мишени, почти в центр. Раздались аплодисменты.

– Вот! Вот! – она обернулась к нам, торжествующая. Передала мне лук с насмешливой улыбкой.

Ого, нежные ручки великосветской л’лэарди, я едва натянула тетиву, стрела сорвалась слишком рано, бессильно смотрю, как она падает в траву, едва чиркнув по деревянному боку мишени. Кто-то засмеялся.

– Я выиграла! Я выиграла! Кто еще? Давай ты! – приставала радостная Эльяс к водяной.

Братец-ветер, как же так: пиратка и ветренница не умеет стрелять. На сей раз тяну тетиву медленно-медленно, когда острие стрелы уже смотрит в мишень, закрываю глаза, ловя щеками и костяшками пальцев направление ветра. Отпускаю руку, сердце колотится, вот-вот выпрыгнет. Это дело чести. Настоящая ветренница всегда попадает в цель. Стрела летит дивно медленно, я успеваю отчаяться и понадеяться, отчаяться и… удар.

Стрела дрожит в самом сердце мишени.

– Браво! – заорал кто-то звонко, захлопал.

Оборачиваюсь. Среди человеческих лиц братец ветренник. Велан.

Я хотела броситься к нему, но толпу уже властно раздвигали гвардейцы-водяные, освобождая дорогу солнцу нашей Империи. Златовласка шагнула вперед, выпрямилась гордо, сияя очами. Мы толпились позади, будто фрейлины за королевой, а император и видел ее одну. Подошел вплотную, нахмурил бровь: