Дворец ветров - Мэри Маргарет Кей

Лежа там и глядя на белые пики Дур-Хаймы, двое детей придумывали бесчисленные планы побега Ашока из дворца – или, вернее, Аш выдвигал разные варианты, а Каири слушала. Но все планы обсуждались не всерьез, поскольку оба они понимали, что Аш не оставит свою мать, слабевшую с каждым днем. Сита, всегда такая деятельная и энергичная, теперь часто устало сидела в своем дворике, прислонившись спиной к стволу сосны и уронив вялые руки на колени, и дети по взаимной договоренности старались не упоминать при ней о неприятностях Аша. А неприятностей у него было много, и не последней из них являлась уверенность, что кто-то снова предпринимает попытки убить наследника престола.

Три года – немалый срок для ребенка, и Аш уже почти забыл давнюю историю с отравленными пирожными в беседке Лалджи, когда внезапно похожий эпизод пробудил в нем неприятные воспоминания.

Однажды они обнаружили коробку халвы с орехами, любимого лакомства Лалджи, на мраморной скамье в беседке у пруда, и юверадж сразу схватил халву, предположив, что она оставлена здесь одним из слуг. Но в следующий миг в памяти Аша, словно высвеченное яркой вспышкой, возникло отвратительное видение трех жирных карпов, плавающих вверх брюхом среди кувшинок, и он прыгнул вперед и вырвал коробку из руки ювераджа.

Он действовал чисто инстинктивно и оказался в западне, когда Лалджи в бешенстве потребовал у него объяснений. Никому не рассказав про отравленные пирожные тогда, он не мог рассказать про них и сейчас, не навлекши на себя обвинения во лжи или в сокрытии факта покушения на жизнь ювераджа. Правда не сослужила бы ему доброй службы, и потому Аш прибег ко лжи: мол, халву оставил здесь он, но она непригодна в пищу после того, как к ней ненароком прикоснулся метельщик – представитель низшей касты, а он, Аш, принес сюда оскверненное лакомство, чтобы скормить голубям. Лалджи в ужасе отшатнулся, и Аша сурово наказали за то, что он принес нечистую пищу в сад. Однако воспоминание трехлетней давности не обмануло мальчика: позже вечером он бросил кусочек халвы вороне, и ворона издохла. Но поскольку он промолчал раньше, то не осмелился заговорить и сейчас.

На следующей неделе произошел еще один пренеприятный случай, связанный с коброй, непонятно каким образом заползшей в опочивальню Лалджи. Дюжина слуг могла поклясться, что змеи там не было, когда юверадж укладывался спать, но в первые часы после полуночи она точно находилась там, ибо что-то вдруг разбудило Аша среди ночи и через несколько минут он услышал, как часы пробили два раза. Его соломенный тюфяк лежал у самого порога комнаты ювераджа, и никто не мог проникнуть туда, не разбудив мальчика, даже змея. Но, лежа в темноте и напрягая слух, он услышал звук, который не мог спутать ни с каким другим: сухой шорох чешуек по не покрытому ковром полу.

Аш испытывал перед змеями всю меру свойственного европейцам ужаса, и инстинкт самосохранения приказывал ему лежать тихо и не шевелиться, чтобы не привлечь внимания ползучей твари. Но звук доносился из комнаты ювераджа, а Аш знал, что Лалджи спит беспокойно и в любой момент может откинуть руку в сторону, перевернуться на бок или сделать любое другое резкое движение, способное спровоцировать атаку. Поэтому он поднялся на ноги, дрожа от непреодолимого страха, и ощупью добрался до занавешенного портьерами дверного проема, ведущего в наружное помещение. Там тускло горела масляная лампа с прикрученным фитилем, и Аш вывернул в ней огонь до предела и разбудил слуг.

Кобра, обследовавшая фрукты и питье на низком столике у кровати Лалджи, была убита под пронзительный визг последнего и вопли переполошенных слуг, придворных и стражников. Никто так никогда и не выяснил, каким же образом змея ухитрилась проникнуть в опочивальню, хотя все склонились к мнению, что она проползла по сточному желобу ванной комнаты. И только Данмайя увидела в появлении кобры злой умысел против своего любимца.

– Она глупая старуха, эта Данмайя, – сказала Сита, выслушав рассказ Аша о ночном происшествии. – У кого хватило бы духу поймать живую кобру и пронести во дворец? А если бы они и сумели сделать такое, их непременно заметили бы, ведь змея-то была не из мелких. Помимо всего прочего, кто здесь, в Гулкоте, может желать мальчику зла? Уж всяко не рани: всем известно, как она полюбила Лалджи в последнее время. Она обращается с ним ласково, будто со своим родным сыном, и уверяю тебя: совсем необязательно самой произвести ребенка на свет, чтобы полюбить его всем сердцем. Ювераджа родила не Данмайя, однако она тоже любит мальчика, да так сильно, что повсюду видит заговоры и злые умыслы против него. Она сумасшедшая.

Аш промолчал и не рассказал Сите о найденных давным-давно пирожных и об отравленной халве, совсем недавно подброшенной в тот же сад, как не упомянул о словах Кода Дада насчет рани и Биджу Рама. Он понимал, что подобные мерзкие истории только напугают мать. Но очень скоро скрывать их от нее стало невозможно. Каири случайно узнала нечто такое, что изменило жизнь Ситы и Аша так же круто, как это сделала холера ужасной весной, когда умерли Хилари и Акбар-хан.

Принцессе Анджули – Каири-Баи, «маленькому незрелому плоду манго» – тогда едва исполнилось шесть лет, и, родись она в любой западной стране, она бы еще считалась малым ребенком. Но девочка родилась не просто на Востоке, а в восточном дворце, и благодаря раннему знакомству с заговорами, кознями и интригами индийского двора ум у нее изощрился и развился не по годам.

Помня предостережение Ашока и зная о неблагосклонном отношении к нему Лалджи, Каири никогда не заговаривала с мальчиком и даже не смотрела в его сторону при посторонних. Но система условных знаков и кодовых слов, посредством которых они могли незаметно общаться на глазах у придворных, верно служила им, и через три дня после случая с коброй девочка вбежала в покои ювераджа и ухитрилась подать Ашу сигнал срочного вызова, использовавшийся лишь в самых чрезвычайных обстоятельствах. При первой же возможности Аш незаметно выскользнул из комнаты и поспешил на Королевский балкон, где ждала его Каири, бледная и вся в слезах.

– Ты сам виноват, – прорыдала Каири. – Она сказала, что ты выбросил какие-то сласти и спас его от кобры. Я вовсе не хотела подслушивать, но побоялась, что она рассердится, если найдет меня в своем саду, а Миан Митту залетел туда, и я должна была поймать его… должна была. В общем, когда раздались шаги, я спряталась в кустах за беседкой и слышала… слышала все, что она говорила. О, Ашок, она плохая! Плохая и злая. Она хотела убить Лалджи и теперь злится на тебя из-за кобры и еще из-за каких-то сластей. Она сказала, что ты слишком много знаешь и они должны убить тебя немедленно, и неважно, каким способом, потому что ко времени, когда тебя хватятся, коршуны и вороны уже покончат с тобой, а кто станет поднимать шум из-за смерти базарного мальчишки… Это про тебя, Ашок, она говорила про тебя. А потом она велела им сбросить тебя со стены, чтобы все решили, будто ты залез туда и сам свалился. Я правду говорю. Они собираются убить тебя, Ашок. Ой, что же нам делать, что делать?

Каири бросилась к нему, завывая от ужаса, и Ашок обнял девочку и принялся машинально убаюкивать ее, лихорадочно обдумывая услышанное. Да, это, несомненно, правда: Каири в жизни не придумала бы такой разговор. Джану-рани всегда хотела убить Лалджи и поставить своего сына на его место, и она достоверно знает, что Ашок как минимум три раза помешал ей осуществить задуманное – или четыре, если учесть, что именно он нашел и выбросил отравленные пирожные несколько лет назад. Знает ли она об этом? Вряд ли кто-то видел его тогда. Но сейчас это не имеет значения. Рани намерена позаботиться о том, чтобы он больше не нарушал ее планы, и убить его будет гораздо легче, чем Лалджи, ибо кто станет тщательно расследовать смерть или исчезновение столь незначительной особы, как сын одной из служанок никому не нужной Каири-Баи? Он так и не рассказал Лалджи про отравленные пирожные и халву, и уже слишком поздно рассказывать. К тому же Лалджи давно убедил себя, что падение плиты песчаника было всего лишь несчастным случаем, и два дня назад обозвал Данмайю старой злонамеренной смутьянкой, которой следует отрезать язык, когда старуха выразила свои подозрения по поводу истории с коброй. От ювераджа ждать помощи не приходится.