Найти чемпиона - Ирина Мясникова

Змей, как обычно философствовал на свою любимую тему про нелюбовь. Из философий Змея четко следовало, что вся его клиентура бросается в объятия к Змею от нелюбви.

– Сдается мне, Змей, что скоро у тебя клиентов-то поубавится! – довольно заметил Барабашка, хитро щурясь.

– С чего бы это? – удивился Змей.

– Да вот. Петрович, который Иванов. Наш теперь. У него с Полиной-то все срослось. И мне этот кент очень понравился. И унитаз починил, и розетки все привинтил, лампочки повкручивал, а еще кран заменил на кухне. Он, сволочь, все время капал. Даже я через этот кран нервничал, чего уж про жильцов говорить. Нет, Змей, я тебе скажу, Петрович – мужик стоящий. Не то что пустельга эта предыдущая, который Скворцов. Тьфу! – Рыжий кот смачно плюнул, аж на два метра, никак не меньше.

– Ничего Петрович не ваш. Ваш Чемпион. Не слышал, что ли, что гражданка Симагина говорила?

– Подумаешь. Чемпион-то где? Нету! А Петрович вот он. Мужчина положительный, работящий, да и Полинке нравится. И тоже чемпион бывший, промежду прочим. Хорошо б, чтоб остался, – размечтался Барабашка.

– Чемпионы бывшими не бывают. А этот ни за что не останется. – Змей для убедительности даже помотал головой и цыкнул зубом.

– Почем знаешь?

Барабашке никак не верилось. Змей же ни фига не понимает, какая там у Петровича с Полиной любовь закрутилась. А Барабашка видел. Вернее, слышал. Не может он на эти людские ахи и вздохи подглядывать. Не положено ему, да и не интересно. Куда интересней на кухне Полинин салат оливье трескать. Уж больно хорош. Пожалуй, даже не хуже денежки. Опять же Петрович из дома сундук с инструментами принес, а там чего только нет. И гаечки, и винтики, и шурупы всяческие. Вкуснота, да и только. Жалко будет, ежели обратно унесет.

– Боится он, – поведал Змей замогильным голосом, отчего Барабашке и самому стало страшно.

– Кого? Армянских родственников?

– Да ну! Армян он не боится. – Змей пренебрежительно махнул рукой. – Знает, что они только с виду страшные. Внутри же добрые и жалостливые. Православные ж, небось.

– Как же! Не боится он. А кто с перепугу на Сусанне женился? – Барабашка решил напомнить Змею, как все благородное семейство к Петровичу явилось свое согласие на свадьбу давать.

– Он. Только не с перепугу, а потому что ему это удобно было.

– Ничего не понял. – Барабашке опять захотелось плюнуть, но он сдержался. Черт бы побрал этого Змея вместе с его вкуснющим пивом.

– Да все просто. Вот он говорит, что Полину любит.

– Ну да. А разве нет?

– Любит, наверное. Только он этой любви боится. Ведь кто такой был Петрович до женитьбы на Сусанне?

– Кто? Бабник?

– Именно. Причем совершенно свободный. И почему он тогда к Полине нашей близко не подходил?

– Действительно, почему? Ведь мог бы спокойненько еще когда-а-а-а ее охмурить, у Скворцова увести и самому на ней жениться. – Барабашка озадачился, даже про пиво забыл.

– А потому, что боялся. Он, этот Петрович, любви боится и всячески от нее прячется. Сейчас будет прятаться за Сусанну и дочку свою Роксану. Очень удобно. Поэтому никогда он от Сусанны своей не уйдет. Даже не мечтай. Так болтаться будет. И нашим и вашим. Ни два ни полтора, как говно в проруби. Только Полина этого долго не выдержит. Полина любви не боится. Она отдавать готова. А когда отдаешь, а в ответ тишина, то, как Алла Борисовна поет, быть тебе, девочка, одной!

– Логически у тебя все это получается, очень логически, – согласился задумчивый Барабашка. – «Крикнешь, а в ответ тишина», – пропел он густым басом. – А Сусанна?

– Чего Сусанна?

– Она же полностью в нелюбви живет, почему до сих пор с тобой, Змей, опасные огненные танцы не танцует? И трубы у нее по утрам не горят?

– Сусанна себя любит. За четверых. И ей в этой любви больше никто не нужен. Остальные только пачкают, воняют, рыгают, болеют и нервируют. Так что Сусанночка никогда в мои объятья не упадет. А я бы хотел. Как бы хотел! Мне эти дамочки самовлюбленные до жути нравятся. – Змей мечтательно закатил глаза. – Пива хочешь?

– Хочу, но не буду. Ты, Змей, провокатор, каких поискать! Я вот себя тоже любить начинаю. Помню, как в двенадцатой квартире в семьдесят четвертом году елку запалил. А всего-то шампанского пригубил.

Змей заржал.

– Это ты называешь пригубил? Да ты шампанским еще два дня после этого писал, с пузырями. И было бы шампанское? Так, «Советское»! Полная дрянь. Дрожжи голимые. С тех пор времени прошло уйма. А нынешнего шампанского ты и не пробовал.

– И пробовать не буду. Я вот лучше валерьяночки. Спится от нее просто роскошно. И котам полезно.

– Здравствуйте, товарищи! – К лавочке подошла манерная дамочка в роскошной норковой шубе и ботах на шпильке.

Как эти дамочки на шпильках своих по льду передвигаются? И ведь не падают!

– Здравствуйте, гражданочка, ежели не шутите! Чем обязаны? – поинтересовался Змей, подозрительно разглядывая дамочку. – Францевна, ты, что ли?

– Я, кто ж еще! Вот новый образ на себя примеряю. Зимний. Как? Нравится? – Францевна вихрем крутанулась вокруг своей оси. У Барабашки аж дух захватило. – Люблю зиму, – раздалось из кружащего вихря.

– Да ты, Францевна, чисто Снежная королева, – одобрительно заметил Змей.

– Согласен, вам так больше идет, чем старшим инспектором ГИБДД Жумейкиным, – вежливо сказал Барабашка.

– Да уж, – кокетливо ответила Францевна. – Я все переживаю, что пешеходов в городе скоро не останется, все на машины пересядут, и придется мне все время дежурить Жумейкиным на главной кнопке главного перекрестка.

– Бр-р-р! – Змея аж передернуло. – Францевна, прошу тебя убедительно, не кажись мне Жумейкиным никогда. Я ж тебя люблю нежно, а это уже будет извращение какое-то. Гомосексуализм!

Барабашка тихонько хихикнул. Представил Змея в обнимку со старшим инспектором Жумейкиным.

Францевна шлепнулась на скамейку рядом со Змеем.

– Пиво пьете?

– Для вас, мадам, шампанское! – Змей достал из кармана аляски хрустальный фужер и протянул его Францевне.

– М-м-м! Вкусно-то как, – зашлась от восторга Францевна, пригубив.

– Из моих рученек все вкусно, – ухмыльнулся Змей. – Хотя это и так «Рюинар». Брют, между прочим. Котам не предлагаем.

– И не надо, – гордо заметил Барабашка и степенно перебрался на колени к Францевне. Уж на шубке-то из голубой норочки всяко уютней, чем на костлявых коленях Змея, хоть и прикрытых пуховой аляской.

– У меня денежка есть, – сказала Францевна, почесав Барабашку за ухом.

Он со вкусом облизнулся.

Францевна полезла в карман шубы и достала монетку.