Странный Томас - Дин Кунц

А потом заметил открытую дверь черного хода. И вечер пустыни, подсвеченный упрямым летним солнцем, высасывал из кухни прохладу.

Подойдя к двери, чтобы закрыть ее, я увидел во дворе Боба Робертсона, бледного и грибоподобного, как и всегда.

Робертсон стоял, глядя на дом, словно ждал, когда же я увижу его. А потом повернулся и зашагал в глубь участка.

Я же слишком долго топтался у двери, не зная, как поступить.

Предположил, что один из соседей Робертсона мог узнать меня и сказать ему, что я крутился около его дома, пока он отсутствовал. Но быстрота, с которой он выследил меня, навевала неприятные мысли.

Разбивший меня паралич как ветром сдуло, когда я осознал, что поставил под удар Оззи, привел психопата к его дому. Я вышел из кухни, пересек крыльцо, спустился на лужайку, последовал за Робертсоном.

Дом Оззи располагался во фронтальной части одноакрового участка, большую часть которого занимали лужайка и деревья, отгораживающие дом от соседей. На дальней половине акра деревья росли куда гуще, чем на фронтальной, и росли достаточно близко друг от друга, чтобы называться маленьким лесом.

Робертсон и ушел в эту рощу терминалии, ного-плодника и перечных деревьев.

Лучи скатывающегося к западному горизонту солнца кое-где пробивали рощу насквозь, там, где могли найти узкие бреши, но в основном переплетению веток и листвы удавалось их блокировать. Если лужайка прокалилась на солнце, то эти зеленые тени были всего лишь теплыми, так что я мог бы сказать, что под ними ощущалась некоторая прохлада.

Но стволы деревьев не только защищали от солнца, но и могли служить укрытием. И Человек-гриб воспользовался ими с толком.

Я побродил по роще, с севера на юг, с юга на север, сначала молча, потом выкрикивая его фамилию: «Мистер Робертсон?» — но он не отозвался.

Пробивающиеся сквозь листву лучи скорее мешали, чем помогали поискам. Они мало что освещали, но не позволяли глазам привыкнуть к сумраку.

Опасаясь пройти лес насквозь, предоставив, таким образом, Робертсону возможность зайти мне за спину и напасть сзади, я слишком долго добирался до калитки в задней стене. Нашел ее закрытой, но защелка запиралась автоматически, после того как человек затворял за собой калитку.

Выходила она в живописный, мощенный кирпичом проулок, с глухими заборами, гаражами, несколькими пальмами и перечными деревьями. Ни Боба Робертсона, ни кого-то еще я в проулке не обнаружил.

Возвращаясь через маленький лесок, я каждое мгновение ожидал, что он бросится на меня, потому что не покинул участок, а затаился, чтобы захватить меня врасплох. Но если Робертсон и прятался в роще, он наверняка понял, что я настороже, и не решился наброситься на меня.

Поднявшись на заднее крыльцо, я остановился, повернулся, пристально оглядел деревья. Тут и там птички взлетали с ветвей, но не потому, что их кто-то спугнул: разминали крылышки перед тем, как устроиться на ночь.

В кухне я закрыл за собой дверь. Запер на врезной замок. Потом и на цепочку.

Вновь посмотрел на лес через верхнюю стеклянную панель двери. Не увидел ничего, кроме деревьев.

Когда я вернулся в гостиную с бутылкой «Каберне», количество кубиков сыра на тарелке уменьшилось вдвое, а Маленький Оззи по-прежнему сидел в своем кресле, напоминая Жабьего короля на троне.

— Дорогой Одд, я уже подумал, что ты вошел в шкаф и перенесся в Нарнию.

Я рассказал ему о Робертсоне.

— Ты говоришь мне, что он был здесь, в моем доме?

— Да, думаю, что да. — Я наполнил вином его стакан.

— И что он тут делал?

— Возможно, стоял в коридоре, за аркой, подслушивал наш разговор.

— Это чертовски смело.

Я поставил бутылку рядом с его стаканом, изо всех сил стараясь скрыть пульсирующий страх, от которого дрожали руки.

— Смелости у него не больше, чем было у меня, когда я проник в его дом, чтобы ознакомиться с содержанием его шкафов.

— Пожалуй, что не больше. Но ведь ты на стороне богов, а этот мерзавец более всего напоминает гигантского альбиноса-таракана, которого на день выпустили из преисподней.

Ужасный Честер перебрался с подоконника на мое кресло. С вызовом поднял голову, как бы говоря, что мне на это кресло более претендовать не стоит. Зеленью глаз он напоминал замышляющего козни демона.

— На твоем месте я бы сел куда-нибудь еще, — посоветовал мне Оззи. Указал на бутылку вина. — Как насчет второго стакана?

— Я еще первый не допил, — ответил я. — И, честно говоря, я должен идти. Встреча с Ллевеллин, обед и все такое. Но вы не вставайте.

— Не указывай, вставать мне или не вставать, — пробурчал Маленький Оззи, начиная процесс отделения своего грузного тела от подушек кресла, которые, как челюсти экзотического, питающегося плотью растения, присосались к его бедрам и ягодицам.

— Сэр, в этом нет никакой необходимости.

— Не учи меня, что необходимо, а что нет, самонадеянный щенок. Необходимо то, что мне хочется сделать, и не важно, кажется ли это тебе необходимым или нет.

Бывает, когда Оззи поднимается, посидев какое-то время, лицо его становится красным, иногда оно бледнеет как полотно. Вот я и боялся, что даже такой пустяк — встать с кресла — может потребовать от него слишком уж больших усилий.

К счастью, на этот раз не покраснел и не побледнел. Возможно, благотворно сказались вино и полтарелки сыра, но он поднялся гораздо быстрее, чем сухопутная черепаха смогла бы выбраться из-под завалившего ее песка.

— Теперь, раз уж вы встали, — заметил я, — думаю, вам нужно запереть за мной дверь. И держите все двери на замке, пока этот кризис не разрешится. Не отвечайте на звонки в дверь, не посмотрев, кто звонит.

— Я его не боюсь, — решительно заявил Оззи. — Мои внутренние органы прекрасно защищены слоем жира как от лезвия ножа, так и от пули. И я кое-что знаю насчет самообороны.

— Он опасен, сэр. Пока он, возможно, себя контролировал, но, сорвавшись, станет таким страшным, что попадет в информационные выпуски от Парижа до Японии. Я его боюсь.

Оззи небрежно отмахнулся от моих тревог шестипалой рукой.

— В отличие от тебя, у меня есть пистолет. И не один.

— Тогда держите их под рукой. Я очень сожалею, что привлек его внимание к вашему дому.

— Ерунда. Он был гвоздем в твоей туфле, о существовании которого ты не подозревал.

Всякий раз, когда я ухожу из дома Оззи, он обнимает меня, как любимого сына, как ни одного из нас не обнимал родной отец.

И каждый раз я удивляюсь, какой же он хрупкий, несмотря на его впечатляющие габариты. Словно могу нащупать под мантией жира шокирующе тощего Оззи, того самого Оззи, который все с большим трудом выдерживает ношу, наваливаемую на него жизнью.