Крылья империи - Владимир Коваленко

— Сразу должен заявить, что ни к небесам, ни к нечистой силе отношения не имею.

Петр кивнул.

— Я читал Линнея. И говорил с Эйлером. Поэтому могу так же точно сказать, что к людям — да и вообще земным тварям — ты тоже не имеешь отношения. В том числе и сибирским. Потому как из системы выпадаешь к чертовой матери! А для потустороннего существа у тебя слишком плотская конституция.

— Ну из системы Линнея я не выпадаю так решительно. Царство — животные, тип — хордовые, класс — млекопитающие. Отряд — хищные! Семейство — куньи! А род и вид свои, особенные. Мои крылья — это, в общем-то, не конечности. Просто удлиненные ребра. И складные.

— Ты хочешь сказать, что ты просто большая выдра? Вот почему ты на наших девок не смотришь.

— Точнее, ласка, горностай или хорек — если захотите ругаться. Ну как я ваше величество сравнил бы с орангутангом, макакой и гориллой. Или даже лемуром. А вообще-то смею считать себя человеком. Да и пропорции у меня вполне человеческие. Только ноги короткие и кривые. И ребра раскладывающиеся. В сущности, в полете я — одно большое крыло. Потому и летать ухитряюсь, при моем-то весе. Так что я — человек, просто другой. Не Homo sapiens, а Martes sapiens или Homo martes. Считайте себя умнее, если хотите.

Петр был почти убежден, но вспомнил:

— А перья?

— Ах, перья… Получите! — Он выдрал черное перо из крыла, поднес Петру под нос. — Видите?

— Перо как перо!

Баглир подошел к столу, взял гусиное перышко, которым император писал какую-то бумагу перед его приходом, отдал Петру.

— Сравните. Особенно срез.

Петр щурился. Сперва без интереса, потом увлеченно.

— А теперь вот с этим. Лупа у вашего величества есть? — Баглир сунул царю под нос выпушку на рукаве своего мундира. Не пожалел откромсать клок шерсти ножом для бумаг.

— Не могу разглядеть, — признался Петр, изучив срез шерсти. — Но птичье перо полое, а твое — нет и заполнено чем-то, что сначала впитывает чернила, а потом понемногу отдает. Поэтому и пишет дольше! И эти маленькие волосики, которые отходят в стороны, из которых состоит плоскость, — у птиц тонкие, круглые и склеены. А у тебя плоские, широкие, жесткие и все отдельно.

— Так вот, с научной точки зрения — у меня не перья, а просто особенная жесткая шерсть, — сообщил Баглир. — Не верите — пошлите образец Линнею!

— Верю, верю… — Император пытался бегать по комнате, но всюду напарывался на крылья Баглира. — А летать ты можешь? А если можешь, то насколько хорошо? Видишь ли, именно эта твоя способность остается моей главной надеждой на не слишком кровавый исход дела.

— А как это вообще связано…

Император попытался снова подойти к двери — и опять уперся в крылья. Баглир сделал неуловимое движение — и вся эта роскошь ушла под разрезы сюртука. И куда только делась? Ни горбика. Петр выглянул за дверь, как суслик из норы. Резко втянулся обратно.

— Как связано с твоей способностью летать? Слушай…

Разумеется, это произошло, когда солнце изображало закат. Банальная тактика для ночного летуна, которому надо многое сделать. Баглир точно рассчитал время и, поднявшись над Ревелем в полдень, подлетел к столице как раз когда прощальный солнечный луч перестал блистать на шпиле Петропавловской крепости. Ряды высоких летних облаков багровели, как остывающие угли. На их фоне длинные крылья Баглира были бы замечательно видны — если бы он не подлетал к городу с северо-запада, из скромной дымки, заменяющей июньскому Петербургу ночь. Облакам и Баглиру оказалось по дороге, просто задание у них было восточнее, и они проходили мимо него грозными воздушными кораблями.

Баглир даже прослезился. Он всегда мечтал повести за собой эскадру бронедирижаблей, вот так, на закате, идя впереди ночи, на какую-нибудь достойную его грозного внимания крепость… Такая вот милитаристская ностальгия.

Баглир спустился еще ниже, к самым крышам — уж тут-то его не заметят. И нужный дом нашел не сразу: в темноте все крыши похожи, да и не летал он никогда над городом из соображений конспирации.

Поручик Кужелев не спал — и бодрствующий ночной разум породил чудовище. Караульные, которые, вот чудо, не были пьяны и тоже не спали, когда на них сверху обрушился удар крыльев. Небрежно используемые в качестве опоры ружья — как картинно выходит, если облокотиться на фузею обеими руками, слегка ссутулившись, — были выбиты, и оба солдата полетели наземь. А потом на пороге появился Кужелев с солдатским тесаком.

Но увидел лишь старого знакомого, Баглира, вытирающего полой Преображенского мундира часового свой короткий ятаган. За спиной у него вздымались от тяжелого дыхания крылья, тяжелые и прямые, как у прусского орла. Но несоизмеримо более длинные.

— Очень удобно глотки резать, — сообщил Баглир, — не то что шпагой. Молодцы арабы, хорошее оружие придумали. В дом пригласишь?

Кужелев, обалдев сего числа, кивнул. Крылья ушли в спину Баглиру, и в захламленные апартаменты артиллериста вошел уже знакомый князь Тембенчинский.

— А откуда у тебя?

— Потом, потом. Я за последние дни уже вот так наобъяснялся. Ты как, от присяги не отрекся?

— Зато и сижу под арестом… — пригорюнился Кужелев.

— Уже не сидишь. Я тебя освободил. Причем с соблюдением всех формальностей. Видишь, на мне кирасирская форма, я при бляхе, означающей, что на службе. Только знамени в кармане нету. Так что никакой подлости, честный бой. Просто ночной и внезапный. Но раз ты под арестом, то не знаешь, как теперь все устроено. Кто из наших может свободно ходить по городу?

— Все мои офицеры под арестом, как я.

— А просто — из сторонников Петра?

— Не знаю. Я со штатскими штафирками знакомств не вожу.

— И напрасно. Ладно. Будем исходить из того, что есть в мире и постоянные вещи. Пошли в комендатуру.

Вадковский откинул штору. За ней, точно, стоял человек. Самый необычный из всех знакомых коменданта. Такое чудо пернатое ни с кем не спутаешь.

— Князь Михайло Петрович Тембенчинский, ежели вы запамятовали, — отрекомендовался он.

Вадковский оторопел:

— Что же вы, князь, аки тать ночной. Подъехали б к парадному, мне б о вас доложили.

— Не мог, увы. Дело у меня деликатное, с позволения сказать — конфиденциальное. Кстати, как вы можете видеть по кирасирскому мундиру в последнем беспокойстве, — я за Петра.

Вадковский было хвать за шпагу — но Баглир уставил ему в лоб шестигранный ствол изящного дуэльного пистоля, и он успокоился. Баглир отобрал у коменданта шпагу и, не сводя с него пистольного зрачка, присел на край начальственного стола.

— Не трудитесь поднимать шум, — посоветовал он, — ничего дурного я вам сделать не желаю, мало того, я уполномочен вас облагодетельствовать. Разумеется, сначала я вас напугаю — но не вот этим.