Дорога запустения - Йен Макдональд

– Я не понимала, что делала; черт, мне казалось, что я лечу. – Извинение и для нее самой звучало неубедительно. Когда они расставались, Микал Марголис ощутил, что вина внутри поднимается, как туман. Он должен уйти, и уйти поскорее, от этих женщин, тащащих его к пределу Роша собственного сердца.

В новой снукерной пристройке трактира «Вифлеем-Арес Ж/Д» м-р Иерихон загонял шары в лузы с непревзойденным мастерством человека, для которого все траектории просчитывали его Достойные Предки. Лимааль Манделья семи с тремя четвертями лет наблюдал. Когда стол освободился, он взял кий и, пока все отвлеклись на пиво и тушеную фасоль, сделал брейк в сто семь очков. Эд Галлачелли за стойкой услышал стук падающих в лузы шаров и заинтересовался. Он смотрел, как Лимааль Манделья набрал сто семь очков, но не остановился и сделал брейк в сто пятнадцать.

– Детка божья! – тихо воскликнул Эд Галлачелли. Он подошел к мальчику, который споро собирал красные шары в треугольник, чтобы потренироваться еще. – Как ты это делаешь?

Лимааль Манделья пожал плечами.

– Ну, я просто бью по ним так, как вроде бы правильно.

– В смысле – ты до сих пор до кия и не дотрагивался?

– Я снукера в глаза не видал.

– Детка божья!

– Ну, я смотрел на м-ра Иерихона и делал то, что делал он. Это отличная игра, в ней можно контролировать все. Углы и скорость. В этом фрейме я могу сделать большой брейк.

– Насколько большой?

– Ну, кажется, я раскусил игру. Максимальный брейк.

– Детка божья!

И Лимааль Манделья сделал максимальный брейк в сто сорок семь, чем поразил Эда Галлачелли до крайности. В его голове стали вертеться мысли о ставках, партиях и кошельках.

Шли месяцы беременности Персеи Голодраниной. Она делалась огромной, луковицеобразной и неаэродинамичной, что фрустрировало ее больше, чем можно было заподозрить. Такой огромной и луковицеобразной делалась она, что мужья повели ее в ветеринарную клинику Марьи Кинсаны спросить мнение профессионала. Марья Кинсана почти час слушала живот Персеи Голодраниной через аппарат для проверки здоровья беременных лам и в конце этого часа диагностировала двойню. Город ликовал, Персея Голодранина грузно и вразвалку передвигалась по трактиру «Вифлеем-Арес Ж/Д» в предродовой депрессии, дожди шли, посевы росли. Под руководством Эда Галлачелли Лимааль Манделья становился отпетым мошенником и разводил доверчивых заезжих почвоведов, геофизиков и фитопатологов на их пивные доллары. Ну а Микал Марголис сдуру приближался к материнской массе Марьи Кинсаны и, согласно законам эмоциональной динамики, отбрасывал Мортона Кинсану во тьму.

Пронизывающей стылой осенней ночью Раджандра Дас, стучась в двери, обошел всю Дорогу Запустения.

– Время пришло, они на подходе! – кричал он и бежал дальше, чтобы распространить весть по всей округе. – Время пришло, они на подходе!

– Кто на подходе? – спросил м-р Иерихон, коварно задержав быстроногого Меркурия хитроумным захватом руки.

– Близнецы! Близнецы Персеи Голодраниной!

Через пять минут весь город, за исключением Матушки и дедули Арана, наслаждался бесплатными напитками в трактире «Вифлеем-Арес Ж/Д», а в хозяйской спальне Марья Кинсана и Эва Манделья наступали друг дружке на ноги, пока Персея Голодранина тужилась и силилась, силилась и тужилась – и вытужила на этот свет двух прекрасных сыновей. Как и следовало ожидать, они были столь же неразличимы, как их отцы.

– Севриано и Батисто! – объявили братья Галлачелли (старшие). Двое отметили это дело, и пока братья Галлачелли (старшие) были с матерью и братьями Галлачелли (младшими), Раджандра Дас поставил вопрос, который все хотели задать, но не осмеливались озвучить.

– Ну ладно, а который из них отец?

То был Великий Вопрос, и он тревожил Дорогу Запустения не хуже роя досадно жужжащих насекомых. Эд, Умберто или Луи? Персея Голодранина не знает. Братья Галлачелли (старшие) не скажут. Братья Галлачелли (младшие) сказать и не могут. Вопрос Раджандры Даса безраздельно царствовал двадцать четыре часа, после чего отдал бразды вопросу позаковыристее. Вопрос был такой: кто убил Гастона Тенебрию и оставил его у самых рельсов с головой, разбитой, как яйцо всмятку?

Намечался суд. Все ждали его с нетерпением. Событие года, не иначе. Может, даже всех времен. Суд сделает Дорогу Запустения настоящим городом, ибо город становится настоящим, только когда кто-то в нем отдает концы и втыкает большую черную булавку в монохромные карты мертвых. Все это было так важно, что Доминик Фронтера переговорил с начальством по микроволновому передатчику и прибег к услугам Суда Запыленных Колес.

Через два дня черный с золотом поезд въехал на горизонт и свернул на ветку, повинуясь флажку Раджандры Даса, временного станционного смотрителя. Поезд безотлагательно изрыгнул прорву в напудренных париках: юристы, судьи, писари и приставы вызвали всех и каждого старше десяти лет в качестве присяжных.

Зал Суда Запыленных Колес помещался в одном из вагонов. Оттого он был довольно длинным и узким, какими эти залы обычно и бывают. В одном конце председательствовал судья со своими книгами, защитой, обвинением и фляжкой бренди; в другом стоял подсудимый. Публика и присяжные помещались друг напротив друга в центре вагона; во время перекрестного допроса несколько человек серьезно пострадали от синдрома теннисной шеи. Достопочтенный Судья Нужни занял свое место, заседание было объявлено открытым.

– Мобильная Судебная Служба под юрисдикцией Юстициария Северо-Западного Четвертьшария (согласно статуту Корпорации «Вифлеем-Арес»), учрежденная законом для урегулирования дел и исков, стороны которых не имеют доступа к институту Выездных Окружных Судов и соответствующих судебных учреждений, открывает заседание. – Судья Нужни кошмарно страдал от геморроя. Ранее геморрой частенько и неблагоприятно влиял на приговоры.

– Представители Государства и Компании?

– Господа Любопыт, Варвар и Нососуй. – Трое юристов с мордочками как у ласки встали и поклонились.

– Представитель подсудимого?

– Я, ваша честь, Луи Галлачелли. – Он встал и поклонился. Персея Голодранина подумала, что в барристерских одеждах он выглядит очень умным и уверенным в себе. Луи Галлачелли дрожал, потел и страдал из-за жмущих в паху брюк. Он никогда прежде не надевал свой пропахший нафталином костюм и не практиковал свое искусство.

– И каково обвинение?

Встал и поклонился писарь.

– Таково: в ночь на тридцать первое июлявгуста м-р Гастон Тенебрия, гражданин Официально Зарегистрированного Поселения Дорога Запустения, был умерщвлен хладнокровно и с заранее обдуманным намерением м-ром Джозефом Сталиным, гражданином Дороги Запустения.

История юриспруденции редко знала подозреваемых, чья вина была столь же очевидна, как вина м-ра Сталина. Более вероятного убийцу ненавидимого им соперника Гастона Тенебрии сыскать было трудно, так что люди по большей части считали суд тратой времени и денег – они охотно линчевали бы м-ра Сталина, повесив того на ветряном насосе.