Чудесная чайная Эрлы - Варвара Корсарова

Спрятать улику – все, о чем я думала в тот момент.

Новая опасность разбудила во мне первобытную хитрость. Ни секунды не колеблясь, я намотала на жестяную банку слой упаковочной бумаги, украсила ее бантиком, а в землю рядом с древоядицей густо натыкала сухоцветов. Теперь она не отличалась от других цветочных композиций в торговом зале.

После этого поставила банку на видное, но недоступное место – на самую высокую полку.

Успела вовремя. По мостовой загремели шаги Коптилок, окно заволокло черным дымом, в дверь требовательно застучали.

– Откройте, полиция! – обреченно возвестил комиссар Расмус.

Я вполголоса выругалась.

Опять пожаловал, и суток не прошло! И, как пить дать, снова не с добрыми вестями.

Отперла дверь и постаралась улыбнуться, хотя это было непросто. От напряжения свело челюсти, а зубы так и норовили выбить чечетку.

Расмус ворвался в зал с видом человека, который хочет поскорей покончить с неприятным делом. Явился он не один: следом вошли Боб и Роб, и они смотрели куда угодно, только не на мое лицо.

Неуклюжий, покрытый ржавчиной Коптилка сделал попытку протиснуться в дверь, но комиссар прикрикнул на него, и тот попятился, выпустив едкую струю черного дыма.

Откашлявшись, я сказала:

– Доброе утро, комиссар. Пришли отметить в рапорте, что я не удрала?

– Не только, – рявкнул он безо всякой любезности. – На вас опять поступил донос. Анонимный, но мы обязаны проверить. Вот ордер на обыск оранжереи. Утверждается, что там вы укрываете горшок с саженцем древоядицы.

– Вы уже обыскивали оранжерею! – я всплеснула руками, изображая негодование.

– В доносе говорится, что вы перенесли туда горшок из тайника.

И тут я почувствовала, как зло заколотилось мое сердце, как в голову ударила горячая волна, а грудь сдавило негодованием.

Была у меня спокойная жизнь. Была чайная лавка, веселые посетители. А теперь вот что я имею – обыски, наветы, суд! И все по воле некоего недоброжелателя, который задался целью меня уничтожить.

Я была в положении загнанной лисы, которая не знает, с какой стороны ее подстерегает ловушка.

– Милости прошу! – сказала я резко. – Идите, обыскивайте. Но если сломаете хоть одну ветку, если помнете хоть один листок, клянусь: я напишу на вас жалобу столичному верховному комиссару.

– Потише, Эрла, – устало попросил комиссар. – Поверьте, я не получаю от всего этого никакого удовольствия.

Он обвел глазами зал и как-то очень уж пристально изучил цветочные композиции на полках.

– Дом тоже будете обыскивать?

– Не будем, – ответил комиссар после тягучей паузы. – Нет нужды. Только оранжерею. Бобсон, Робсон, за мной.

☘️

В оранжерею с комиссаром я не пошла – сам доберется, дорогу он уже знает. Села за стол в зале и прислушивалась, сжав кулаки так сильно, что ногти вонзились в ладони.

В оранжерее могла быть спрятана не только древоядица. Оставалось надеяться, что Занта дала бы мне знать, и сейчас полицейские не найдут там ничего неожиданного.

Судя по долетавшим вскрикам, Робу и Бобу досталось от капустной пальмы, и кому-то подбило глаз плодом гвоздики бешеной. Что ж, сами виноваты – не стоило им снимать с куста сеть.

Когда полицейские вернулись в зал, руки у всех троих были черны от земли, у Роба на щеке красовалась кровавая царапина, а у Боба наливался синевой бланш.

– Как успехи? – поинтересовалась я иронично.

Комиссар покачал головой.

– Мы не обнаружили того, что искали.

– Если доносы на меня будут поступать каждый день, что станете делать?

– Проводить обыски, разумеется. Так положено.

– Лучше найдите доносчика.

– И это мы сделаем. – Расмус пригвоздил меня взглядом достаточно строгим, чтобы я внутренне ощетинилась. И добавил:

– Хотелось бы знать: почему аноним был так уверен, что именно сегодня мы найдем в вашей оранжерее важную улику?

– Это вы у него спросите.

– Непременно.

Я взглянула на Расмуса внимательнее. Выглядел он не лучшим образом: лицо осунулось, веки покраснели, губы потрескались, а щетина стала гуще и темнее – за бритву он утром не брался.

Комиссар то ли не спал всю ночь, то ли провел ее в трактире, то ли занедужил.

– Вы завтракали? – вырвалось у меня.

– Еще нет. До утра пришлось дежурить, в рабочих бараках случилась большая драка. Я должен туда вернуться, – мрачно сообщил он.

– Подождите...

Я метнулась в кухню и через минуту всучила комиссару, Бобу и Робу по кульку.

– Там печенье, сыр и пирожки. Не обессудьте, все вчерашнее, но вкусное.

Боб торопливо сунул в рот печенье, но прекратил жевать и замер с надутыми щеками, когда комиссар с укором глянул на него. Расмус перевел взгляд на промасленный кулек в собственных руках, и на миг мне показалось, что сейчас он рявкнет: «Взятка? Должностному лицу при исполнении?!» А потом проводит меня в участок.

Но Расмус тепло улыбнулся.

– Спасибо, Эрла. Дома у меня ни крошки. Перекушу на ходу, а позже попробую перехватить пару часов сна. Если опять не вызовут к вам.

– Надеюсь, доносчик тоже решит выспаться, а не строчить новые кляузы. Хорошо вам отдохнуть, комиссар.

Только когда за ним захлопнулась дверь, я перевела дух.

Заперла замок, занавесила окна, сняла горшок с древоядицей с полки и убрала маскировку.

Я смотрела на уродливый побег с ужасом и восхищением. Странное творение природы, умело видоизмененное магией, не могло не вызывать любопытства. Кроме того, как знать – не может ли яд стать лекарством? Мне хотелось исследовать свойства необычного дерева, лучше узнать его и попытаться найти с ним общий язык.

Если бы растения и правда могли говорить! Тогда бы у меня появился надежный свидетель моей невиновности. Уж древоядица рассказала бы, кто принес ее в мою оранжерею!

Крепкий узловатый стебель напоминал проволоку, на поверхности бежали трещинки, складывающиеся в узор. Кончики тонких веток и шипов пожелтели: лигнифия выпила всю воду из земли и чувствовала себя нехорошо. Всего на стебле я насчитала дюжины две шипов, а также обнаружила подсохшие круглые ранки – следы обломанных шипов. Один из них, без сомнений, и стал орудием против Бельмора.

Видеть страдания живого существа невыносимо для любого витамага, и потому я принесла с кухни отстоявшейся воды и щедро полила древоядицу. После чего сняла перчатку, осторожно дотронулась до кончика ветки, погрузилась в неглубокий транс и приготовилась пропеть простую формулу с модусом пробуждения.