Чужая игра - Виталий Гладкий

Что-то я в последнее время совсем расклеился…

Квартиру мне выделили в доме, который строили западные немцы для офицеров, служивших в Восточной Германии. Ведь по легенде я все-таки был отставником, хотя и топтал пограничные тропы на совершенно противоположной стороне света.

Правда, как я успел подметить, большую часть жильцов составляли люди, не имевшие никакого отношения к армии.

Наверное, этим блатным пришлась по душе черепичная крыша, оклеенные обоями подъезды и современная планировка помещений, отделанных по высшему классу.

Но на однокомнатные, похоже, спрос был мизерный. Потому прапорщика Листопадова смогли пропихнуть через плотный частокол ответственных и полуответственных господ-товарищей без особого напряга, как информировал меня Абросимов.

Меня такие мелочи не волновали. Какая разница, где приткнуться на время. Главное, чтобы никто ничего не заподозрил.

Но мои документы состряпали настолько добротно, что даже военком выразил сочувствие в связи с гибелью моей семьи.

Не говоря уже о соседях из военных. Сами безденежные и большей частью безработные, сплошь погорельцы или беженцы, они приносили мне последнюю краюху хлеба, когда я поневоле изображал маету в поисках работы.

На службу меня приняли в странную конторку, занимающуюся неизвестно чем, но тем не менее стригущую купоны почище некоторых заводов средней руки.

И название этого уродливого подкидыша перестроечной поры соответствовало его истинной сути — ТОО АМУ.

Что обозначали первые буквы аббревиатуры, я знал — «товарищество с ограниченной ответственностью».

Но что касается второй половины ребуса, то расшифровать его не могли даже сотрудники с трехгодичным стажем.

Возможно, что такое или кто такой АМУ, знал наш шеф, господин Бодунов, но, скорее всего, он был лицом подставным, зицпредседателем Фунтом, и его мы видели раз в неделю, и то издалека.

Всеми делами заправлял его зам, некий Андрей Исаевич Болото, реликт застойных времен; от него за версту перло неистребимым духом казарменного социализма.

Однако свои функции он исполнял с завидной цепкостью и четкостью и вовсе не был похож на придурка.

В общем — мужик был сам себе на уме. Впрочем, его обязанности заключались большей частью в бумагомарании. Каждое утро Болото подписывал платежки, чеки, какие-то договоры и прочую бухгалтерско-канцелярскую муть.

В остальное время он сидел безвылазно в кабинете и гонял чаи.

Что там делал любезный Андрей Исаевич, было загадкой не только для сотрудников ТОО АМУ, но и его секретарши Ниночки, страдающей от чрезмерной любвеобильности и словесных поносов.

Платили нам не очень много, но вполне сносно. И главное, вовремя, что по нынешним временам дорогого стоит.

Каждый из нас занимался чем хотел, однако до пяти вечера никто и не помышлял «сделать ноги» — у Болото на первом месте стояла не полезность сотрудника, а рабочая дисциплина.

Моей главной обязанностью была систематизация и подбор материалов по определенным видам сырья и продукции. Потом свои «труды» я передавал Болото и мог спокойно балдеть сколь угодно долго.

От этого идиотского убивания времени, которое почему-то называлось «службой», можно было рехнуться. И я от нечего делать начал осваивать компьютер.

Моим учителем стал Пашка. Никто его по-иному не звал, хотя ему уже перевалило за тридцать и по пьянке он кичился званием кандидата каких-то наук.

Это был настоящий шизофреник, помешанный на компьютерной технике. От него все наши бездельники шарахались как черт от ладана.

Мне Пашка обрадовался, как жаждущий путник роднику. Его беспрерывный треп я преспокойно пропускал мимо ушей, особенно когда учился работать на клавиатуре всеми десятью пальцами.

А в остальном он был просто гением: уже к исходу месяца я знал так много, что и самому не верилось.

Конечно, я мог остановиться на достигнутом, но Пашка вбил себе в башку, что я программист от Бога, и насел на меня с утроенной энергией.

В его утверждения я не очень верил, хотя, не скрою, мне было лестно.

Впрочем, я и не сопротивлялся — пусть уж лучше и меня, как и Пашку, считают чудаком, нежели кем-то иным…

Я устроился в эту подозрительную контору «с улицы» — без протекции. По нынешним временам такое везение могло показаться невероятным, если бы не личность Болото.

Когда он узнал, что Алексей Листопадов бывший военный и про то, как с ним поступили после гибели семьи, он недрогнувшей рукой подписал заявление о приеме на работу. И назначил оклад не намного ниже, чем у Паши, без которого контора прекратила бы свое существование.

Остальные, в том числе и я, похоже, были просто для антуража.

Наверное, Андрей Исаевич и сам был в прошлом военным. Но он не отличался словоохотливостью, а потому о нем никто ничего не знал.

И все равно я был ему признателен и испытывал нечто вроде уважения.

Так тянулись дни за днями.

Абросимов через Ливенцова метал в меня громы и молнии, потому что операция внедрения не укладывалась в сроки и вообще грозила провалом.

А я постепенно сжимался от недобрых предчувствий, как часовая пружина, готовая вот-вот лопнуть.

Неужели я перемудрил?

Надо было сразу соглашаться… надо было… Надо было!

Ошибся? Скорее всего. Болван…

Но я ведь точно знал, что в конторе обо мне уже справлялись. Притом сразу после соревнования. Так долго идет проверка? Или я где-то переиграл?

Где именно? Поди определи…

Черт возьми!

Я не выдержал напряженного ожидания и решил форсировать события…

Случай подвернулся идеальный.

Идеальный с точки зрения конспирации — Пашке стукнуло тридцать три года, нам как раз выдали получку, и наш кандидат околовсяческих наук с мужеством, которого от него никто не ожидал, решил спустить зарплату и свои холостяцкие накопления в каком-нибудь приличном кабаке.

Коллектив поддержал эту идею с небывалым энтузиазмом.

Я своих нынешних коллег понимал. Нынче с трудовыми по ресторанам сильно не разбежишься, а случай проехаться на дармовщинку выпадает не чаще дождя в пустыне Калахари.

Ресторан выбирали долго и придирчиво.

Конечно, что-то шикарное и очень дорогое нам не светило — тут все как один были реалистами.

Однако и не хотелось провести вечер в какой-нибудь затрапезной забегаловке, где подают дрянные котлеты по-киевски, салат «Столичный» трехдневной давности на прогорклом майонезе и самопальную водку по цене французского коньяка.

В конце концов выбор остановили на ресторане «Русь».