Лютая охота - Бернар Миньер

– А для чего вы ищете Кевина? – поинтересовалась она.

– Мы боимся, что с ним что-то случилось, – ответил Сервас, решив быть искренним.

Девушка поморгала глазами, и на ее лице сразу же появилось беспокойство.

– Об этом надо спросить моего отца, – бросила она.

Сервас подался вперед. Его пронизала тревога.

– Почему?

– Он не раз говорил, что это дело так не оставит, особенно когда узнал, что Кевина выпустили. Что он сам им займется. И вид у него при этом был чертовски серьезный и солидный.

– Думаешь, твой отец мог нанять кого-то, чтобы тот занялся Кевином?

– Да, это вполне в его духе… – ответила она, уставившись себе под ноги.

Сервас и Самира переглянулись.

– Это тяжкое обвинение, – сказал он.

– Я думаю, его бабки позволят ему купить что угодно, хоть весь мир. Он презирает людей. Он пытается контролировать мою жизнь, как контролировал жизнь моей матери. Но я не она…

– За что ты его так ненавидишь? – тихо спросила Самира.

– За то, что он богатый идиот, – ответила девушка, – и гребаный эгоист. Это из-за таких, как он, мир вошел в штопор.

Сервас подумал, что жаргонными словечками она старается подчеркнуть свое отличие от отца и свою принадлежность к другому классу. В сущности, это ролевая игра, но девушка играет в нее совершенно искренне.

Он вытащил из кармана фотографию, а вместе с ней выполз пакетик с антиникотиновой жвачкой, почти совсем опустевший. Сколько же он там пролежал? Он отправил пакетик обратно в карман и показал девушке фото Мусы Сарра.

– Ты знаешь этого парня?

– Нет.

– Спасибо, – сказал он. – Больше у меня пока вопросов нет.

– Да без проблем, – отозвалась она, покосившись в сторону Самиры.

– Спасибо, – в свою очередь сказала Самира и подмигнула ей.

Та в ответ улыбнулась.

– Звони судье, – сказал Сервас, когда они вышли из особняка. – Он, конечно, не разрешит нам допрашивать Аполлину и ее отца, но попытаться стоит…

– А пока ждем, можно будет, по крайней мере, получить распечатку их телефонных звонков.

Аполлина Лантене / Ариана Амбрелот.

Бернар Лантене / Кловис Амбрелот.

Кевин Дебрандт / Муса Сарр.

Он понял, что все они, возможно, что-то скрывают. Есть у них некий общий знаменатель… Он скрыт, но он присутствует. И кажется, найден способ к нему подобраться… Такая симметрия не может быть случайной. Что-то начинает прорисовываться. И как здесь оказался Серж Лемаршан, продажный полицейский со спорными методами работы? По венам пробежала волна нетерпения. Но он понимал, что нужно подождать: придут результаты анализов, распечатки звонков. Лантене, Амбрелот… У него вдруг появилась уверенность, что их ожидает путь, усеянный ловушками, где каждую секунду они рискуют нарваться на мину.

* * *

Все собрались в одном из залов Центрального полицейского управления. Дожидались двадцати часов, перекидываясь короткими фразами и замечаниями. Когда на экране появился Елисейский дворец, все затихли. Самый молодой президент Пятой республики[34] объяснил, что необходимо закрыть границы страны на ближайшие недели. А также закрыть бары, рестораны, парикмахерские, библиотеки, театры, кинозалы и все мелкие лавочки «вне категории первой необходимости». Телевизор выключили. Воцарилось молчание. Потом раздался комментарий:

– Вообще-то нам работать как-то надо, – резюмировал кто-то.

Наступила ночь. Дом Сержа Лемаршана отбрасывал на улицу длинную зловещую тень. Дом был выше и массивнее соседних зданий, словно полицейский хотел показать, кто альфа-самец в этом секторе.

Остановившись у бордюра метрах в двадцати, они внимательно оглядели дом. На первом этаже, сложенном из песчаника, были только слуховые окна, забранные толстыми решетками, и дверь в гараж под выцветшей краской. На второй этаж и ко входу в дом вела бетонная лестница, пересекающая первый этаж по диагонали. Сервас определил, что дом был построен приблизительно в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века.

Сидя в машине, они вглядывались в освещенные окна. Фургон полицейского стоял перед зарешеченным порталом. Скорее всего, он был дома. За двумя окнами кухни в юго-восточном углу дома не раз прошел чей-то силуэт.

– Идем? – сказал Кац.

Сервас спросил себя, как отреагирует Лемаршан на их визит. Характер у капрала был жесткий и неуступчивый. Явиться к нему в дом, чтобы задать несколько вопросов, сильно смахивало на объявление войны. У Серваса не было ни малейшего желания проявлять дипломатию. Наоборот, ему хотелось заставить полицейского реагировать, прочитать в его глазах гнев, негодование или, наоборот, страх. Он почувствовал, как по жилам побежал адреналин, как всякий раз, когда он готовился к действию.

– Пошли, – сказал он, открывая дверцу.

Сидевший на заднем сиденье Рафаэль Кац уловил напряжение шефа. Они перешли через маленькую отлогую улочку. Однако, как только они шагнули на противоположный тротуар, как на них вылетела немецкая овчарка и, встав на задние лапы и сотрясая решетку, залилась оглушительным лаем.

Дверь наверху лестницы открылась, и в проеме возник массивный силуэт Лемаршана.

– Вы кто такие? Из какого департамента?

Он уже понял, кто перед ним, но из-за слабого освещения на улице не мог разглядеть их лиц.

– Это Сервас! – крикнул снизу Мартен. – Можешь убрать собаку?

Лемаршан свистнул, и пес убежал за флигель.

– Сервас? Что это тебя сюда принесло? Я думал, твоя группа достаточно загружена делом того чернокожего мальчишки…

Два последних слова он произнес без тени сочувствия. Очевидно, в его глазах Муса Сарр был просто отброс общества. Или еще того меньше.

– Можно войти? – спросил Сервас. – Вроде бы не годится разговаривать на улице.

– Там открыто…

Тон был осторожный и явно недружелюбный. Они прошли по гравию и друг за другом поднялись по ступенькам на верхнюю площадку лестницы, нависавшую над двором.

– Ну, выкладывайте, я слушаю, – сказал Лемаршан.

– Войти не пригласишь?

– Нет.

Сервас заметил, что Лемаршан стоит на пороге, чуть приподнятом над уровнем площадки. Это позволяло ему доминировать, хотя роста он был среднего. Полицейский давно привык к таким ухищрениям. Вблизи у Лемаршана оказались широкое бесстрастное лицо и глаза чуть навыкате. Они смотрели недоверчиво и напряженно, что совсем не вязалось с маской полного безразличия.