Когда исчезли голуби - Софи Оксанен

Эдгар набрался храбрости и сказал:

— В народе ходят слухи, что после войны эстонцев выселят в Псковскую область или в Карелию, герр унтерштурмофицер. Такие слухи рождают недоверие к немецкой армии. После июньских депортаций эстонцы очень настороженно относятся ко всему, что может вынудить их покинуть свои дома и земли.

Менцель поднял брови и встал со стула. Плечи его напряглись, коньяк задрожал в бокале.

— Это, конечно, очень конфиденциальная информация. Но скорее всего, переселение коснется только прибалтийских евреев, возможно также живущих на побережье шведов, но эстонцев — ни в коем случае. Неужели эстонцы не знакомы с таким понятием, как благодарность?

— Я уверен, что благодарность эстонцев не знает границ в том, что касается роли рейха в освобождении Эстонии. В целом настроения в народе очень спокойные, никто не планирует взрывать, например, транспорт вермахта или что-то в этом роде, если не считать горстки большевиков. Но дефицит продуктов, безусловно, вызывает недовольство. Добровольцев было бы больше, если бы мужчины могли носить эстонскую форму.

— Посмотрим, что можно сделать в этом направлении. Ходят ли еще разговоры о Великой Финляндии?

— Практически нет. Я бы не беспокоился на этот счет.

Встреча закончилась. Эдгар поднялся и вновь почувствовал запах одеколона.

— Я порекомендовал вас одному коллеге. Позднее вы получите более точные указания. Ему необходим обзор ситуации с местной точки зрения. Можете свободно высказать ему свои наблюдения, герр Фюрст.

Эдгар вышел из штаба с легким сердцем и полный надежд. Он даже улыбнулся, вспоминая о том, какое отчаяние вызвал у него поезд с добровольцами эстонского легиона СС : из окон доносился веселый смех, некоторые вагоны были даже украшены березовыми ветками. Стоя на перроне, Эдгар проклинал себя за то, что вовремя не записался в полицию, что не послушался других, а пошел за Роландом. Он был бы сейчас в числе возвращающихся, слушал бы на вокзале приветственные слова представителей командного состава полиции безопасности оберштурмбаннфюрера Штёрца и оберштурмфюрера Керля, а также возвышенные речи ландесдиректора Ангелуса. Рожденное неуверенностью беспокойство росло еще и потому, что кадры, обучавшиеся на острове Стаффан, считались добровольцами армии Финляндии. Их не касался даже запрет на вручение Железного креста представителям оккупированных восточных территорий — этих юношей со Стаффана ценили столь высоко, что для них было сделано исключение, чтобы они могли получить этот крест. И они его получили. Зависть жгла Эдгара, с тех пор как он услышал, что с крестом на шее даже эстонцы могут получить места, предназначенные для немцев. Если бы он не пошел за Роландом, у него тоже сейчас был бы крест. И все же игра не была проиграна, встреча с Менцелем подтверждала это. Придет день, и его фотографию будут продавать по всей территории Третьего рейха или, по крайней мере, в Остланде, и дети будут заваривать клейстер, чтобы вклеить ее в свою тетрадку. Все еще возможно. Кузена Эдгар не видел с того самого дня, когда Роланд выгнал его из лесной избушки Леониды и дороги их разошлись навсегда. Вынужденная пауза в карьерном росте, спровоцированная Роландом, закончилась, и все, что было, осталось позади: пустое сидение в избушке и ругань из-за Розали, безумие, горящее в глазах кузена, настойчивые расспросы о жене. Какое право он имеет судить о его браке!

Несмотря на то что Гельмут попросил Юдит сидеть дома пятого октября и предупредил о возможных диверсиях, Герда уговорила ее пойти на проводы легионеров. Бог с ними, с диверсиями, а у парней, отправляющихся на войну, должно остаться красивое воспоминание об Эстонии.

— Чтоб не только рыдающие матери! Наш долг пойти на вокзал, — кричала Герда и с осуждением наблюдала за действиями Юдит, которая размеренными движениями смешала две части перекиси водорода и одну часть нашатырного спирта и стала ватными шариками втирать смесь в голову. Герда считала, что осветлять волосы лучше у парикмахера, который делает это гораздо профессиональнее. — Признайся, что ты наводишь марафет ради мужчин. Но тебе не надо все делать самой. Иногда мне кажется, что ты не понимаешь этого, — злилась Герда. — Дай слово, что это в последний раз! Говорят, некоторые собирают для парней посылки с едой в дорогу, я же решила просто накрасить ногти.

Юдит засмеялась. Она не могла противиться Герде, и утром они уже бежали к воротам гимназии Густава Адольфа, чтобы увидеть, как колонна добровольцев отправится в сторону Ратушной площади. Двор и дорога были усыпаны цветами, народ следовал за оркестром, толпа росла. Перед легионерами кружились девушки в национальных костюмах и прикрепляли юношам на грудь букетики цветов.

Эстонские флаги яростно трепетали, германские лениво висели у самой земли. Кто-то сделал замечание знаменосцам, хватка окрепла, флаги поднялись. Ратушная площадь бурлила и гудела, мальчишки, затаив дыхание, смотрели на легионеров, на их гордую осанку и аккуратно причесанные головы. Герда потащила Юдит за собой, их едва не затоптала толпа, но все же им удалось скорее услышать, чем увидеть выступление обергруппенфюрера СА Литцмана. Юдит поднялась на цыпочки: за Литцманом топтался Хяльмар Мяэ и, кажется, начальник полиции безопасности и СД в Эстонии Зандбергер, края белого воротника лежали на его груди словно крылья чайки, или это был оберфюрер СС Мюллер? Герда помахала рукой. Вокруг Литцмана толпились фотографы, они сновали взад-вперед, искали лучший ракурс и отбрасывали на мостовую сгоревшие лампы-вспышки, которые им выдали в несметном количестве. Площадь цвела флагами — белые, синие, черные, красные со свастикой, — от шума кружилась голова. Юдит опустилась на пятки и поправила рукой осветленные волны волос, пряди у висков опять превратились в кудряшки. Среди добровольцев не было ни одного знакомого лица, что она здесь делает? Герда сказала, что они должны прочувствовать момент: эстонцы отправляются сражаться за свою свободу, наконец-то у Эстонии появился свой легион, ты понимаешь, Юдит, как долго все ждали этого, судьба Эстонии зависит от того, какой вклад эстонцы готовы внести в борьбу с большевизмом, Юдит, ну неужели ты не понимаешь!

Юдит подняла руку, в которую Герда вложила маленький сине-черно-белый флаг. Крики усилились, и вскоре мимо Юдит прошел тот, кто вызвал столь бурные овации: унтер-офицер Ээрик Хурме с Железным крестом и медалями Зимней войны. Юдит уже знала, что завтра будет написано в газетах: что шаги легионеров были твердыми, их родители светились от гордости, эстонские флаги будут упомянуты несколько раз — но всегда вместе с немецкими, — и фотография, на которой крючконосый Литцман воодушевленно пожимает руку унтер-офицеру Хурме. Юдит знала, что Гельмут получил рапорт о настроениях в народе и что, согласно рапорту, возмущения были вызваны тем, что мобилизованным пришлось подписать бумагу, в которой говорилось, что они отправляются на службу добровольно. Составитель рапорта выказывал озабоченность подобными заявлениями и тем, что некоторые от призыва уклонялись. Но сейчас Юдит смотрела на настоящих добровольцев, на воодушевление Герды и вдруг заметила вдалеке знакомый профиль. Мужчина исчез в толпе, Юдит зажала рот рукой. Темная голова мелькнула опять, теперь уже чуть дальше, мужчина обернулся, и Юдит поняла, что ошиблась. Ее сознание вновь сыграло с ней злую шутку. Но знакомая голова появилась еще раз. Взгляд Юдит беспокойно забегал по рядам, на сей раз тщетно, она попыталась пробраться на другую сторону площади, но это было невозможно. Скорее всего, ей просто показалось. Возможно, ей привиделся покойник. Покойники могут оставаться на земле еще три месяца после смерти, чтобы попрощаться с близкими. Толпа была такой плотной, что Юдит приходилось держаться за руку Герды. Речи надо было выслушать до конца, хотя ноги уже не держали, потом еще пропеть гимн Германии и следовать за Гердой до самого вокзала. Там где-то должен быть Гельмут, выслеживающий большевистских саботажников. Легионеры выстроились на платформе. Юдит продолжала искать глазами Роланда или мужчину, похожего на него.