Три сестры, три королевы - Филиппа Грегори

Екатерина решает собственноручно мне написать: это ее первое письмо с гербовой печатью. Я нахожу ее письмо крайне возмутительным:

Я стискиваю зубы и пишу ей ответ. Я говорю, как счастлива за нее, что страдаю от тошноты по утрам, но, говорят, это явный признак того, что младенец будет мужеского пола, что меня поят говяжьим бульоном. Я не боюсь родов, потому что уже рожала и потому что еще весьма молода, ведь мне всего девятнадцать. Ведь детей гораздо безопаснее рожать, пока ты молод, все так говорят. А как чувствует себя Екатерина? Как проходит ее беременность? Ее первая беременность, когда ей уже двадцать три года?

Она оставляет это письмо без ответа, и поначалу я посмеиваюсь над тем, что смогла уколоть ее упоминанием о возрасте и о долгих годах ожидания в положении вдовы, когда она должна была уже быть замужем за Гарри и вынашивать его ребенка. Однако, когда молчание затягивается, я нахожу это обидным и оскорбительным, думая, что она просто не снисходит до своевременного ответа мне.

К тому же она сказала, что Мария должна будет мне написать, а письма так и не последовало, хоть и известно, что детей нельзя воспитывать в лени и попустительстве, ибо это не идет им на пользу. Она не должна забывать о том, что я ее сестра и королева по праву и что моя дружба должна быть оценена по достоинству и что сохранение мира между нашими королевствами – моя заслуга, а мой муж – великий король.

Разумеется, она должна отвечать на мои письма незамедлительно, раз уж я взяла на себя труд ей написать.

В октябре, так и не получив ни от одной из моих так называемых сестер известий, я пишу им сразу после родов, извещая их о рождении моего сына. Я понимаю, что пишу об этом как о собственном триумфе, и не могу сдержать своих чувств. Это действительно моя победа. Я подарила своему сластолюбивому мужу сына, и чего бы ни достигла Екатерина в приближающемся сроке, она будет в этом только второй. После меня. И они там, в Лондоне, должны об этом знать. Я родила мужу сына, который также наследует корону Англии, до тех пор, пока Екатерина не справится со своим долгом так, как я справилась со своим. А до этого момента это я родила наследника обоих престолов, Шотландского и Английского, это мой сын стал первым Тюдором третьего поколения королей. Мы не будем правящей династией, если у моего отца не будет внуков, наследующих ему, без сыновей нет преемственности. И это я, а не Мария и не Екатерина, положила в гербовую колыбель младенца мужского пола.

Мы празднуем Рождество самым грандиозным образом, который сейчас может позволить себе Шотландия, с маскарадами, балами и пирами, и Джон Дамьен, алхимик Якова, строит механизм, который может летать по комнате как птица, и люди кричат от испуга, когда это видят.

Яков дарит мне золотую цепь и драгоценности для украшения прически и говорит мне, что я – лучшая королева, которую видела Шотландия. Я знаю, что красива. Платья стали мне тесноваты, и белошвейкам пришлось перенести их швы и перешнуровать корсажи, но муж говорит, что я весела и хороша собой, как и должно быть доброй жене, и что он вовсе не возражает против того, что у его жены есть что обнимать.

Мы с Яковом так счастливы, что даже возвращение двух его бастардов из Падуи не омрачает нашего покоя. Александр, которого теперь именуют архиепископом Сент-Эндрюсским, и его сводный брат Яков, граф Морей, приехали, чтобы засвидетельствовать свое почтение, и я приветствую их со сдержанной вежливостью. Я представляю им обоим законного сына их отца и говорю, что это Артур, принц Шотландии и островов, герцог Ротсей. Оба брата преклоняют колени перед колыбелью и приносят присягу, а Александр щурится поверх круглых очков, сидящих у него на кончике носа, и замечает, что принц какой-то маленький для такого громкого титула. Меня это высказывание ужасно смешит.

Я даже не возражаю, когда Яков назначает Александра лордом-канцлером.

– Мне нужен человек, которому я могу доверять, – говорит он.

– Да он же совсем еще мальчишка, – отвечаю я с некоторым раздражением.

– Здесь, в Шотландии, мы быстро взрослеем.

– Ну что ж, главное, чтобы он не забывал, что все его достижения и помыслы должны быть направлены во благо его законнорожденного брата.

– Уверен, что Дезидерий Эразм не забывал об этом ни на мгновение, – успокаивает меня Яков со своей неизменной усмешкой.

Я все-таки получаю ответ от Екатерины и с удивлением вижу, что он написан ее собственной рукой и скреплен ее печатью с изображением граната. Письмо оказывается очень личным, где она признается в том, что пристыжена и огорчена тем, что потеряла ребенка, и несмотря на то, что ребенок был женского пола, она считает, что подвела Гарри в том единственном, чего ему недостает, не сделала их счастье полным. Это письмо становится для меня таким шоком, что я забываю о своей обиде и праведном гневе. Неожиданно для себя я задумываюсь о судьбе своих так недолго поживших дочери и сына. Я понимаю, как жестоко с моей стороны было напоминать ей о том, что она собирается рожать первого ребенка в таком позднем возрасте, в двадцать три года, и тот факт, что она прочла мое письмо и потеряла ребенка, делал эти слова еще более бессердечными. Я преисполняюсь сожалением и стыдом из-за того, что позволила духу соперничества выплеснуться в откровенно недобрые помыслы.