Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини

Геббельс умело воспользовался первыми воздушными налетами на немецкую столицу, от которых пострадали рабочие кварталы, чтобы оправдать свою политику террора. Он с самого начала потребовал, чтобы пресса как можно подробнее освещала вопрос ц причиненном берлинцам ущербе. Поскольку продовольственное снабжение становится нерегулярным, люди уже начинают возделывать имеющиеся в городе зеленые участки. В самом центре, на площади Академии, огородники выращивают картошку и салат — прямо напротив Немецкого собора. Берлинские ребятишки с удовольствием играют в землевладельцев. Вся эта мелкая суета раздражает Геринга, который постепенно утрачивает доверие Гитлера и немецкого народа. Гитлер, напротив, пребывает в лучшей своей форме и срывает планы фельдмаршала Хаммерштейна, который намеревался арестовать или даже убить фюрера (руками резервистов, расквартированных в Берлине), когда тот явится на назначенное ему свидание в гостиницу «Адлон». Гитлер на свидание не пришел, ибо боялся «Адлона», как чумы. В начале конфликта с Великобританией еще существует тайный заговор фронтовых генералов. СД располагает информацией, что 3 ноября Гальдер и Браухич выразили готовность присоединиться к путчу, проект которого разрабатывает Бек. Шзевиус, вопреки скептицизму Шахта, готовит список министров, замеченных в антинацистских настроениях. Браухич, преувеличивая масштабы таких явлений, как дезертирство, неподчинение начальству и открытые мятежи, пытается разубедить фюрера в целесообразности нападения на Великобританию, но отступает перед его гневом. Еще один заговор кончается ничем — как заговор Гальдера перед подписанием Мюнхенского соглашения. Заговорщики жгут компрометирующие их бумаги, которые свидетельствуют о том, что Остер предупредил бельгийцев и голландцев о неминуемом вторжении на их территорию немцев,[148] предупредил задолго до великого победоносного наступления германских армий в июне 1940 года. Проходит несколько месяцев, и Гитлер, который уже четырнадцать раз откладывал срок вторжения в Великобританию, чудом не становится жертвой брошенной в Мюнхене бомбы (его генералы к данному террористическому акту отношения не имеют). Он пользуется этим предлогом, чтобы выплеснуть всю свою ненависть на английскую разведывательную службу, которую считает организатором покушения. «Козлом отпущения» становится немецкий столяр Георг Эльзер[149] (несколько лет назад в той же роли выступал анархист ван дер Люббе). В лагерях с ним будут обращаться достаточно хорошо, но казнят перед самой катастрофой, 16 апреля 1945 года, по приказу Гиммлера. «Британцы могли бы получить мир, если бы они этого хотели, не потеряв своего лица», — долго потом повторял Гитлер. Но в конце концов сам перестал в это верить. Зато он всегда проявлял такт в отношении Соединенных Штатов и даже попросил их о посредничестве в его переговорах с Черчиллем.

Гитлер всегда считал, что военный флот беззаветно предан ему. Перенести эту уверенность на всю армию он не мог. Авиация душой и сердцем принадлежит Герингу, и это фюрер прекрасно понимал. Из трех видов вооруженных сил два — флот и авиация — ускользали от власти формировавшейся «империи СС». Парадокс заключался в том, что моряки, хотя и сохраняли верность Гитлеру (как главнокомандующему и рейхсканцлеру), были антинацистами, монархистами по духу и по традиции. Да и среди молодых авиаторов, героев нацистского режима, многие еще верили в «рыцарскую войну», хотя и бомбили жилые районы Лондона. Правда, участие в налетах на Лондон действительно было настоящим подвигом. В среднем на базу возвращались только два из каждых трех поднявшихся в воздух немецких самолетов. Англичане это знали и относились к взятым в плен немецким авиаторам с большим уважением. Иногда в жизни случались истории наподобие тех, что знакомы нам по «Экипажу», первой книге Жозефа Кесселя,[150] или по фильму «Нормандия-Неман» (I960) Жана Древиля,[151] показавшего в одной из сцен, как немецкие летчики пытались спасти французского пилота, которого эсэсовцы объявили «партизаном» и хотели расстрелять.

Моряки с подводных лодок выполняли самую грязную работу, но и они пока еще соблюдали Гаагские конвенции. Подводные лодки вместе с надводными кораблями только за первую неделю военных действий потопили одиннадцать английских судов общим водоизмещением 64 595 тонн, что было эквивалентно половине водоизмещения еженедельно курсирующих в море английских торговых судов. Эти цифры ужаснули британцев, еще помнивших потери 1917 года, однако в дальнейшем количество атак сократилось, и за весь сентябрь немцы отправили на дно только 2 5 грузовых судов. Уильям Л. Ширер объясняет снижение активности немецкого флота приказом, который Гитлер направил адмиралу Редеру 7 сентября. Удовлетворенный успешным ходом «молниеносной войны» (Blitzkrieg) в Польше и Европе, фюрер в данный момент не хотел обострения конфликта с англичанами. Он запретил своим подводным лодкам атаковать пассажирские суда. Линкоры «Германия» и «Граф Шпее» вернулись из Южной Атлантики на свои немецкие базы. «Необходимо, чтобы ситуация с Англией прояснилась», — отметил в своем дневнике Редер.

Один американец увидел Гитлера в оперном театре, в ложе, обитой пурпурной узорчатой тканью. Фюрер был в штатском, как будто хотел сохранить инкогнито. Рядом с ним сидела невестка композитора Вагнера.[152] Сотрудники американского посольства в Берлине возмущались всякий раз, как им доводилось попасть в ресторан, «запрещенный для евреев». Они все испытывали желание открыто выразить свой протест, но потом вспоминали, что приехали сюда, чтобы оценить истинный потенциал Германии, понять то, что скрывается за знаменами со свастикой. В действительности ни один американец по-настоящему не понимал эту нацистскую Германию, которая соседствовала с Германией кабаре, элегантных баров, всадников, совершавших конные прогулки по лесу. Да и что мог понять человек из Арканзаса, оказавшись среди модных парикмахерских салонов, превосходных баров и ресторанов, посещая концерты, слушая льющуюся из радиоприемников музыку Листа? Туалеты работы великих берлинских кутюрье ничем не уступали нарядам вашингтонских красавиц; корзины с цветами, которые высокопоставленные немецкие чиновники присылали своим дамам, всегда сопровождались записками на старой пергаментной бумаге, украшенной гербами, не имевшими ничего общего с социализмом. Американцы все-таки делали попытки затронуть «расовый вопрос» в разговорах со своими немецкими знакомыми, хотя у них это получалось несколько наивно и вместе с тем лицемерно. Но ответы всегда бывали одинаковыми, иронически сдержанными: «Это пройдет, это не более чем кратковременная причуда нашего фюрера». Американцы не вполне верили такого рода обнадеживающим заверениям — не верил им и морской атташе при американском посольстве, чей маленький кабинет располагался прямо напротив рейхсканцелярии. Вот этот человек склоняется над своими папками, затем снимает телефонную трубку, и ему сообщают о прибытии в Берлин целой группы американцев, представителей деловых кругов и бостонского высшего общества. Среди них — авиатор Линдберг,[153] которого пригласил погостить на своей вилле «Каринхалле» сам Геринг. Гитлер тоже примет его, в один день с послом Сиама.