Падшая женщина - Эмма Донохью

Смотрительница протянула руку:

— Письмо, Сондерс. Письмо, в котором подруга твоей покойной матери сделала тебе такое великодушное и, я бы даже сказала, невероятное предложение. Письмо, — ядовито добавила она, — которое сумело проскользнуть незамеченным мимо меня, других смотрительниц или привратника.

Мэри посмотрела на отделанные панелями стены. Какое все же уродство — несмотря на дорогое дерево.

— Не было никакого… В письме не было нужды.

Сестра Батлер скрестила руки на груди.

— Вот как?

— Миссис Джейн Джонс, как я уже упоминала, была так привязана к моей бедной покойной матери, что… — Мэри споткнулась. — Она всегда говорила… обещала, что я могу обратиться к ней в любое время, когда захочу, и она меня примет.

— Примет девушку, которая позволила себя запятнать? — Сестра Батлер произнесла это так, будто слово «запятнать» оставляло во рту гадкий привкус.

К собственному удивлению, Мэри покраснела как рак.

— Она так говорила. Я имею в виду миссис Джонс. Она сказала, что сделает это, что бы ни произошло, в память о моей матери.

Сестра Батлер неторопливо оправила свой льняной передник. Мэри замерла в ожидании.

— Если эта Джейн Джонс еще жива, — наконец произнесла смотрительница, — и если она по-прежнему живет в Монмуте, и если ей в доме и в самом деле требуется горничная… с чего ты взяла, что ее муж согласится принять под свой кров, к своим детям женщину, занимавшуюся проституцией?

Господи, неужели она когда-то испытывала симпатию к этой противной старой перечнице? Мэри уже исчерпала все подходящие ответы, поэтому она просто прикусила нижнюю губу. Наверху все еще слышался шум. В желудке у Мэри было пусто и тяжело, словно она проглотила камень. Она подняла взгляд и посмотрела сестре Батлер прямо в глаза.

— Вы должны меня отпустить. — Слова вырвались у нее неожиданно, сами по себе.

— Прошу прощения?

— У меня есть право на свободу, — тихо сказала Мэри. — Я помню, что говорится в правилах, я слышала их тысячу раз. Здесь никого не держат против воли. Это не тюрьма. Это просто похоже на тюрьму.

У смотрительницы вдруг сделались точно такие же глаза, как у Сьюзан Дигот в ту, последнюю ночь на Черинг-Кросс-Роуд. Мэри отвернулась. Она была не в силах выдержать этот взгляд. Повисла долгая тяжелая тишина. Когда сестра Батлер заговорила снова, ее голос звенел, словно натянутая струна.

— Через месяц или два, Мэри Сондерс, когда ты, истерзанная и нагая, будешь валяться на Флит-Дитч…

— Я больше не шлюха, — перебила Мэри с силой, удивившей ее саму.

Смотрительница едва заметно приподняла брови.

— Все это кончено, — почти умоляюще сказала Мэри. — Я просто хочу… лучшей жизни.

Взгляд сестры Батлер немного смягчился. Она пододвинула стул чуть ближе и облокотилась на стол.

— Мэри, — мягко сказала она. — Ты — девушка с большими способностями. Ты хорошо образованна, умна от природы, и у тебя сильная воля. Всего за два месяца ты на моих глазах превратилась в замечательную швею. Но над тобой все еще висит тень прошлого.

Мэри отвела взгляд.

— Если ты искренне хочешь исправиться и забыть о своих бывших так называемых друзьях, ты должна остаться здесь еще на некоторое время. До тех пор, пока твои прежние привычки окончательно не переломятся.

— Все уже забыто, — бросила Мэри.

Сестра Батлер грустно покачала головой:

— Пока еще нет. Ты все еще неспокойна и испорченна. Я видела, как ты берешь в руки работу, а минуту спустя бросаешь ее. Каждый раз, когда ты слышишь слово Божье, твое лицо меняется — оно закрывается, словно книга. Иногда ты говоришь неправду — взять хоть эту несусветную историю с Монмутом. Возможно, семена уже легли в почву, моя дорогая, но время урожая еще не наступило.

Мэри упрямо смотрела в стену.

— Всего несколько месяцев. — Ладонь сестры Батлер накрыла ледяные пальцы Мэри. — Чтобы подготовиться к этой самой лучшей жизни, тебе нужно остаться еще ненадолго здесь, в надежной и безгрешной…

— Я не могу. — Мэри сбросила руку смотрительницы. — Это не жизнь.

Они снова замолчали. Сестра Батлер смотрела на Мэри так, будто между ними пролегал бурный широкий поток.

— Очень хорошо, — проговорила она наконец, встала, достала большую тяжелую книгу в кожаном переплете и водрузила ее ровно в середину стола. — Значит, ты из третьих.

— Из третьих?

Смотрительница положила руки на книгу.

— С тех пор как было основано это заведение, мы приобрели некоторый опыт. И согласно ему, мы можем спасти только одну девушку из трех.

Странное, похожее на сожаление чувство кольнуло Мэри прямо в сердце.

— Но я и в самом деле хочу исправиться, — пролепетала она.

Сестра Батлер, не отвечая, раскрыла книгу — двумя руками, словно это было Священное Писание.

— Сара Шор, — тихо прочитала она. — Милостью Божьей вернулась к благочестивой жизни: получила место прачки в Глазго.

Бог в помощь Саре Шор, мрачно подумала Мэри. Должно быть, теперь у нее уже идет кровь из-под ногтей.

— Бетти Вэйл. Отослана в больницу, — пробормотала она.

Мэри прекрасно помнила Бетти — каким-то чудом ей удавалось скрывать свой живот до тех пор, пока прямо во время проповеди у нее не отошли воды. Преподобный Доддс пережил неприятнейшие минуты.

— Молл Гаттерли. Отчислена за несоблюдение правил.

Несоблюдение правил? Значит, вот как это называется. Молл угрожала младшим девочкам иголкой и требовала у них их нищенский заработок.

— Джесси Хейвуд. Милостью Божьей вернулась к благочестивой жизни. Вышла замуж за ремесленника, человека умеренного и доброго нрава. Люси Шепард. Скончалась, покаявшись перед смертью в грехах.

Скорее, скончалась, бредя о червях, вспомнила Мэри. Неужели в этой Книге судеб содержатся сведения обо всех, кто жил в Святой Магдалине, с самого дня основания приюта?

— И Мэри Сондерс, — произнесла смотрительница. Ее перо оставило на странице маленькую кляксу. — Отпущена по ее собственному желанию. Причина? — Она сухо посмотрела на Мэри.

— Не выдержала жизни в заключении, — угрюмо предложила Мэри.

Сестра Батлер помедлила, но все же записала это в свой фолиант.

— Ты уйдешь в конце этой недели.

— Нет, — выдохнула Мэри. — Сегодня.

Где-то в миле над головой с оглушительным шумом взорвалась ракета. Мэри почувствовала, как что-то дернулось в спине, в ушах хрустнуло и зачесалось. Еще одна и еще — звезды с золотыми хвостами медленно падали на землю, словно желтые осенние листья. Высоко-высоко, на стене Тауэра, бешено вертелось «огненное колесо» — будто душа грешника в аду. В небо взлетали шутихи, похожие на огненных змей; они старались убежать, скрыться в темноте, но не выдерживали и тоже взрывались, выпуская фонтаны сверкающих брызг. В воздухе висел густой белый дым, и растворенные в нем искры фейерверка казались золотым дождем.