Конец света наступит в четверг - Дидье ван Ковелер

Вигор вдруг поворачивается ко мне. Я держусь скромно и отвечаю ему неопределенной улыбкой.

– А ты слышишь голос моей дочери?

– Нет, господин министр. То есть слышу, когда он идет из моего медведя. Но сначала вы должны вернуть мне отца.

– Твоего отца?

– Робера Дримма, – уточняет профессор, – которого арестовало Министерство государственной безопасности, чтобы получить информацию обо мне. Только не притворяйся, будто ничего не понимаешь. Ты знал фамилию Томаса, знал, что он будет искать встречи с тобой. За всем этим стоит «Нокс-Ноктис», я более чем уверен. Ведь я читаю твои мысли.

Вигор мотает головой, обхватив ее руками. В салоне мчащегося автомобиля воцаряется напряженное молчание. Я изо всех сил стараюсь заглушить внутренний голос, который твердит, что министр – всего лишь марионетка, у него нет никакого влияния на полицию и мне не суждено больше увидеть отца.

– Возвращаясь к Аннигиляционному экрану, – снова начинает медведь, – ты должен понимать, Борис, что эффект пиктония…

– Стоп! – внезапно вопит министр энергоресурсов.

Он жмет кнопку переговорного устройства. Лимузин резко тормозит. Двое мотоциклистов, которые сопровождают нас сзади, в ту же секунду останавливаются.

– Выметайтесь! – командует Борис Вигор. – Мне нужно остаться одному.

Мы с Брендой с беспокойством оглядываемся. Трасса, закрытая для движения, пересекает еще более пустынный и мрачный пригород, чем наш, без всякого намека на метро или остановку какого-нибудь транспорта. Бренда настойчиво спрашивает министра, не будет ли он любезен довезти нас до шоссе Б45 «Нордвиль-север».

– Я сказал, выходите. Медведь останется у меня! – он засовывает Пиктона в карман пальто.

– Эй! Он мой!

Этот крик вырывается у меня против воли. Министр смотрит на меня со слезами на глазах.

– Ты одолжишь мне его на время? – спрашивает он слабым голосом. – За это ты получишь всё, что хочешь, но, если моя дочь вернется в него и будет говорить, я должен быть рядом…

– Да вы просто спятили оба! – возмущается Пиктон, вылезая из кармана министра. – Я не ваша собственность! Я вселился в этого медведя ради спасения человечества, я в нем – единственный хозяин, и сюда никому доступа нет! Борис, если ты хочешь возобновить разговор с Айрис, делай то, что я скажу. Ты немедленно отвозишь нас домой, возвращаешься в министерство, берешь себя в руки, приказываешь освободить отца мальчика и завтра с нами связываешься. Ясно? Лучше всего держать связь через мадемуазель Логан. Я предпочел бы не ввязывать в это мать Томаса, которая еще утомительнее, чем моя вдова.

Борис Вигор сглатывает слюну, проводит рукой по волосам, кивает и диктует шоферу мой адрес, который, оказывается, знает наизусть. Что подтверждает подозрения Пиктона, но одновременно и действенность его шантажа. Ко мне возвращается надежда.

Вигор спрашивает у Бренды номер ее мобильного. Она вынимает телефон и прикладывает к телефону министра. Оба нажимают голубые кнопки, чтобы аппараты обменялись контактами. Когда поцелуй мобильников завершается, я, пользуясь случаем, тоже прикладываю свой телефон к телефону Бренды. Она смотрит на мои действия как на что-то совершенно обычное, но, занеся ее номер в память телефона, я как будто даю клятву. И тут же записываю ее в «любимые номера». Сразу после телефонов родителей.

Лимузин покидает правительственную автотрассу и через десять минут останавливается на углу нашей улицы. Я заранее благодарю министра за моего отца. Он находится в полной прострации и не отвечает.

– Не сомневайся, Борис, – замечает медведь, карабкаясь по мне, чтобы залезть обратно под куртку. – Всё хорошее, что ты делаешь, ты делаешь для Айрис. И на ней это уже благотворно сказывается, поверь.

– Почему она не заговорила со мной из своей игрушки? – вдруг резко спрашивает министр.

– Твой чип глушит сигналы из другого мира. А у Айрис слишком слабый сигнал, чтобы воздействовать на материю, как это делаю я. Умершие дети предоставлены сами себе: им не могут помочь ни души предков, заблокированные наверху Аннигиляционным экраном, ни недавние покойники, оставшиеся в плену своих чипов, которые после их смерти используются повторно. Только автономный дух, такой как я, может уловить сигнал, который посылает Айрис.

– Но я же только что слышал ее!

– Это я имитировал ее голос.

– Что?

– Я воспроизвожу электромагнитные импульсы Айрис, чтобы ты смог ее узнать, только и всего. Ты не можешь обойтись без моего посредничества, Борис. До завтра. Я продиктую тебе по пунктам условия нашего соглашения. Но хочу, чтобы ты знал заранее: тебе придется уничтожить Аннигиляционный экран, если хочешь снова говорить с дочерью.

Министр вдруг рывком притягивает меня к себе и оказывается нос к носу с медведем, который сидит за пазухой:

– А где доказательства, что это действительно она? Если ты имитировал ее голос, ты мог выдумать и всё остальное! Про дуб, с которого она упала, писали все газеты! Здесь нет ничего сложного! Ты обвел меня вокруг пальца, негодяй! Ты вообще не профессор Пиктон!

В полной растерянности я возражаю:

– Неправда, господин министр, клянусь, есть доказательства…

– Ты выдумал весь этот блеф! – кричит он, отталкивая меня. – Чтобы я освободил твоего отца!

Бренда вмешивается:

– Ребенок готов на всё из любви к своему папе! Вы должны это понимать, господин министр!

Вигор пристально смотрит на нее, потом опускает глаза. Видно, как дрожит его подбородок.

– Убирайтесь! – глухо бросает он.

И, нажимая на кнопку, открывающую дверцу с нашей стороны, министр отчеканивает, не глядя на нас:

– Если суд признает его отца невиновным, он будет освобожден, если нет – понесет наказание. Это всё, что я могу обещать. Вон!

– Я только позволю себе напомнить, – говорит Бренда вкрадчиво, но с угрозой, – что была свидетелем того, как вы сейчас обращались с ребенком. Насколько я знаю, иммунитет министра не распространяется на насилие по отношению к детям младше 13 лет? И как врач завтра я подам заявление в Комиссию по защите детства, если господин Дримм-старший не вернется домой к четырнадцати часам.

Борис смотрит на нее с изумлением, которое сразу сменяется чем-то похожим на восхищение.

– Будем считать, что я этого не слышал, мадемуазель.

– А я всё забуду после четырнадцати часов. Как ваши агрессивные действия, так и посмертные заявления профессора Пиктона. Это ведь хорошая цена за освобождение безобидного и абсолютно невинного человека?

– Убирайтесь, – цедит он сквозь зубы.

Бренда подталкивает меня. Я выхожу из машины и, окруженный кортежем мотоциклистов, говорю: «Спасибо, до свидания, господин министр».

Стоя на тротуаре, я машу вслед удаляющемуся лимузину. Потом поворачиваюсь к Бренде Логан, которая почему-то смотрит на меня ледяным взглядом, упершись руками в бока.