Слуга Смерти - Константин Соловьев

— Смерть, видимо, мгновенная, проникающее слепое ранение сердечной мышцы. Нанесено спереди, лезвие прошло между ребрами.

— Все-таки лезвие?

— Конечно. Обоюдоострое, длинное, узкое. Насколько я могу судить, конечно.

— Нож?

— Нехарактерно для ножа или кинжала. Может быть, что-то вроде этого, — он указал пальцем на кортик, висевший в моих ножнах, — но сказать сложно. Можно утверждать, что бил опытный убийца: удар хорошо наведен и осуществлен с приличной силой. В случайной трактирной драке так обычно не бьют.

— Ясно.

Пока я не услышал ничего нового — все это рассказал мне Макс, это же было и в его отчете. Мгновенная смерть, отсутствие болезней, кажется, какие-то переломы в юности…

— На ноге я нашел след перелома, по всей видимости, давнего…

— Спасибо, господин прозектор, этого довольно. Я бы хотел узнать о… — я задумался, он выжидал, медленно шевеля пальцами, точно вил невидимую нить, — о чем-то необычном. Скажем так — о чем-то нехарактерном.

Он приподнял бровь:

— В каком смысле?

— В общем, господин прозектор. Может, вы заметили что-то при вскрытии, что-то такое, что показалось вам неуместным? Какую-то странность?

Он пожал плечами:

— Да что ж странного… Простите, не припоминаю. Печень увеличена, помню, но в меру — отнюдь не странность для человека такой комплекции и образа жизни… Кажется, он был бродягой? Бродяги все пьяницы поголовно. Перелом… Ах да, говорил. Хорошо сросшийся, гладкий… Трупные пятна сильно выражены, как помню.

— И что же с ними?

— Да ничего, — он растопырил пальцы так, что, будь в них невидимая нитка, непременно бы порвалась от резкого движения. — Просто пятна, вполне ожидаемые. Цвет синюшно-желтоватый, форма естественная. При пальпации остаются неизменны. Вот, пожалуй, и вся странность.

Я вскинулся, как собака, почуявшая след. След неясный, зыбкий, путанный…

— Позвольте, но ведь неизменность трупных пятен — их последняя стадия, не так ли? Вы осматривали тело тем же днем, а значит, они должны были быть свежими!

— Все верно, но только это с трудом можно отнести к странностям, которыми вы интересуетесь. Действительно, пятна показались мне застаревшими, навскидку я бы предположил, что смерть наступила сутки или двое назад, но такие случаи на самом деле иногда случаются. Особый, знаете ли, тип крови, бывает, хоть и редко. У таких тел признаки гниения выражаются сильнее и раньше. Так что я не счел необходимым ставить под сомнение заключение вашего коллеги, господина… м-ммм… Мейерса.

— Майера, — след, только что заманчиво круживший под самым носом, растворился, обратился пустым пшиком, оставив после лишь запах усталости и злости — слишком привычный запах за последние несколько дней. — Значит, это все?

— Увы. Я лично делал вскрытие, и мой опыт позволяет мне надеяться, что будь там какая-нибудь странность, я бы ее нашел.

— Не сомневаюсь, господин прозектор. Прошу извинить за то, что отняли у вас время. Удачного дня.

— Пожелайте уж лучше удачных мертвецов, — улыбнулся тот. — Да только такие пожелания сбываются реже, чем хотелось бы…

— Пошли, Петер.

Петер все еще пребывал в полуоглушенном состоянии, но мой голос подействовал — он зашагал следом. Мы уже стояли в коридоре, когда господин прозектор вдруг крикнул:

— Желудок!

— А?

— Желудок, — он сделал несколько быстрых шагов и оказался у дверей. — Простите, совсем забыл. Желудок и его содержимое. Они у господина Пельке. Он у нас квалифицирует такие вещи, я делаю лишь секционное вскрытие. Спросите, глаз у него зоркий, если вдруг ваша странность окажется в желудке, он непременно найдет.

— Благодарю, очень на то надеюсь.

— Третий по левую руку кабинет.

— Премного благодарен.

В коридоре я остановился, размышляя. Желудок? Вот уж дело… Что я могу найти в желудке? Записку с именем убийцы? Ключ? Шифр? Что смогут мне рассказать переваренные и пролежавшие два дня в стеклянной чаше останки жареной пулярки с гарниром из тушеной капусты? Впрочем, если бродяга… скорее уж это будут черствые корки и картофельная шелуха. Альтернатива, которая тоже вряд ли что-то мне поведает.

«Ты собирался узнать все, — напомнил я сам себе. — Ты готов был рыть землю только лишь ради призрачного шанса найти мельчайшую зацепку — а теперь ощущаешь брезгливость, стоит впереди замаячить надежде?»

Это и в самом деле было глупо — уходить, если осталось что-то еще. Но что я надеюсь найти? Желудок при всей своей важности при жизни после смерти редко раскрывает какие-то тайны. Яд?.. Глупости, не может там быть никакого яда, потому как никто не отравляет бродяг — и уж точно после того, как втыкает им в сердце клинок.

Петер стоял молча. Он вообще избегал заговаривать первым, следуя за мной молчаливой тенью, так, что иногда звук его шагов и шелест дыхания напоминали мне об Арнольде. Только вот от Арнольда был прок, мальчишка же болтался на мне, как рак, ухвативший клешней собачий хвост.

— Мы еще не уходим, — бросил я. — И будь добр придать лицу естественный цвет, еще пара минут — и они решат, что вместо предыдущего слуги я нынче вожу за собой утопленника.

Он сглотнул и выпрямился, но лучше выглядеть от этого не стал. В помещении, где смерти на квадратный метр приходится больше, чем в любом некрополисе древности, и в самом деле с непривычки трудно дышать.

К счастью, господин Пельке оказался у себя. В противоположность своему коллеге выглядел он недружелюбно, точно постоянно куда-то спешил и всякий посторонний, оказавшийся в пределах видимости, пугался у него под ногами.

— Кто? — рявкнул он на скрип открывающейся двери. Увидев меня, он взял другой тон и даже сделал некоторую попытку улыбнуться, но взгляд остался прежним, неприязненным. — Простите, господин магильер. Заходите, конечно. Могу чем-то помочь?

Вступление здесь не требовалось, от меня его и не ждали.

— Вы осматривали желудок неизвестного со Стромштрассе? — спросил я прямо. — Его должны были передать вам, по всей видимости, вчера.

— Желудок… Да, позвольте, было. Хотите взглянуть?

— Нет, не стоит. Мне хватит вашего мнения. Вас отрекомендовали как отличного специалиста в этой области.

Его улыбка по кислоте могла бы поспорить с недобродившим вином. Однако спорить он не стал, достал из кармана мятый, залитый чем-то жирным лист, повертел его в руках, что-то выискивая.

— Вот он. Здесь просто… э-э-э… рабочие наброски, знаете ли, самое основное. Итак, вас интересует что-то конкретное?

— Я бы не сказал. Мне нужно мнение относительно как желудка, так и его содержимого.

— Понимаю… Так, вот… Желудок вполне здоров. Видимых повреждений не обнаружено, следов язвы нет, аппетит, видимо, при жизни был отличный, расстройствами пищеварения покойный не страдал…