Твой последний шазам - Ида Мартин

— Ты правда хочешь остаться?

— Да, — задержав на несколько секунд руку в тёплой ладони, я спрятала её за спину. Мы ещё не до конца разобрались с его позорным бегством. — Ребята тоже останутся.

Он подошёл к белой двери и распахнул её.

— Можешь ночевать здесь.

Маленькая, тёмная комнатка с металлической кроватью под окном и пёстрым советским ковром на полу, посреди которого в беспорядке были навалены старые видео и аудио кассеты. В углу на стопке книг стоял ноутбук с тысячью подключенных к нему проводков. Рядом — настоящий видеомагнитофон. У дальней стены — раскладушка.

— Раскладушка моя, а кровать Милина. Но мы можем спать на ней. Парни лягут в бабушкиной комнате.

По цветастому покрывалу скользили солнечные блики. На решетчатой спинке кровати висел домашний женский халат.

— Я не хочу спать на Милиной кровати.

— Но на раскладушке будет тесно. И она скрипит.

— Мы с ребятами переночуем на той половине дома. Не положишь же ты их в бабушкину постель. Её дух вряд ли обрадуется Лёхе.

— Почему мы не можем просто спать вместе? Просто спать, — он подошёл очень близко, но я отступила и чуть было не раздавила попавшуюся под ногу кассету.

— Потому что я тебя знаю.

— Ты так неприятно это сказала, будто в том, что я тебя люблю есть что-то плохое.

— Дело не в любви. Ты слишком запросто ко всему этому относишься.

— Но какой смысл усложнять, если ты меня тоже любишь? Или я просто себе это всё придумал?

— Знаешь, если бы я выросла среди проституток, то тоже бы считала, что между сексом и любовью никакой разницы нет.

— Зачем ты так говоришь?

— Затем, Костя, что ещё час назад ты пытался от меня убежать, а сейчас я должна с тобой ночевать? Это по-твоему нормально?

— Я же сказал: просто спать. Вместе. Рядом. Как в Капищено. Я столько раз мечтал об этом.

— Доставай ключи!

— Тот дом не открывали больше десяти лет. Там горы пыли и грязи.

— Вот и посмотрим.

— Это плохая затея, — крикнул он мне в спину, но я уже была на кухне.

— Мы идём на ту часть дома, — объявила я сидевшим за столом парням.

Между ними стояла бутылка коньяка и тарелка со пожухшим зеленым виноградом. Судя по глазам обоих, они выпили уже не одну рюмку.

— А что там? — спросил Лёха.

— Спать там будем. Нужно убраться.

— Ладно, — Якушин согласно кивнул. — Помогу вам и сразу поеду.

Расположение комнат на второй половине дома было в точности такое же, как и на половине Амелина, только всё наоборот, словно в зеркальном отражении.

Обои и шторы во всех комнатах и на кухне были однотонные — выцветшие и серые от пыли. В большой пустой комнате, точно в Кентервильском замке, темнело не оттирающееся пятно.

Мебели не было нигде, кроме маленькой комнаты, в которой обнаружились наставленные друг на друга кровати.

— О! — обрадовался Амелин. — Я думал, их выкинули. У меня вот эта была, с царапиной на боковине. Тоня, выбирай её. Она мягкая. И коврик! Смотри!

Он вытащил из груды одеял скрученный гобеленовый коврик.

— Помнишь, я тебе рассказывал?

— Ну что, выносим? — спросил Якушин, подхватив один конец кровати и ожидая, что кто-то из ребят поможет ему её вынести.

— Погоди, — остановил его Лёха. — Не ставить же её в эту грязь. Нужно сначала полы помыть. Слышь, Тоня? Давай-ка помой, а мы покурим пока.

— Возьми и сам помой, — его наглое поведение начало раздражать.

— Я помою, мне не трудно, — спокойно откликнулся Лёха, — только тогда кровати таскать будешь ты.

За водой пошли с Амелиным к тому торчащему из земли крану, который, как выяснилось, назывался «колонкой».

На улице немного посвежело, в небе появились птицы.

— Давай, раз уж ты осталась, ты больше не будешь на меня обижаться? — примирительно сказал он, забирая у меня из рук ведро.

— Почему это я не должна обижаться, если я осталась?

— Ну, ты же сама сказала, что если уедешь, то обидишься, но ты не уехала.

— Я сказала, что я тебе этого не прощу.

— Так и есть, а теперь получается, что должна простить.

Он остановился, поставил ведро на землю и взял мои руки в свои.

— Тебе бы понравилось, если бы человек, которым ты дорожишь больше всего, увидел тебя в унизительном и глупом положении?

— Тому человеку, которым я дорожу, должно быть глубоко безразлично, что думают другие, если это унижает меня.

— Это ты сейчас так говоришь, — его щёки неожиданно раскраснелись, а в глазах появился блеск. — Ты же гордая, Тоня! Ты очень гордая. Когда ты пришла… Когда постучала в дверь. Я готов был умереть. Правда. Прямо там. Лишь бы ты ничего не узнала.

— Вот только не надо, — я подняла ведро, и мы пошли дальше. — Ты сам надел дурацкого кролика и устроил «настоящее шоу». Мне показалось, ты очень горд своим поступком.

— Ну почему ты не хочешь понять?! — с выражением глубокой тоски проговорил он полушёпотом. — Я ведь пытаюсь сказать, что мне стыдно за это.

— Серьёзно? Что-то я не слышу ни капли раскаяния, — подняв голову, я попыталась увидеть выражение его глаз, но как только я произнесла последнее слово, взгляд его сделался сиротливым и глубоко несчастным.

— По правде сказать, пока ты не приехала, я не раскаивался, но теперь просто не нахожу себе места. Сразу, как только увидел тебя у двери. В ту же секунду… Раскаялся.

— Слушай, Амелин, если ты боишься, что я узнаю, какой ты придурок, то можешь не переживать, об этом я знаю уже давным-давно.

— Правда? — он снова остановился. — И всё равно приехала?

Игра продолжалась, но я уже устала от недосказанности и обид.

— Просто я соскучилась, — призналась я. — И мне совершенно без разницы, в чем тебя обвиняют. А ещё жаль, что я не видела этого психоделического кролика. Уверена, было эпично. И то, что телефоны ты выкинул — круто. Я бы тоже так сделала. И что за Милу заступился, хоть она и не заслуживает. Знаешь, Амелин, пусть ты и придурок, но, во всяком случае, не козел. А это для парня самое главное.

— Для какого ещё парня?

— Для моего.

Он крепко обнял меня и прижался к щеке.

— Давай больше никогда не будем ссориться?

Никита

На второй день нашего пребывания в лагере нас разбудила громкая, разносящаяся по всей округе музыка. Мелодия была очень знакомой, но в отвратительном джазовом исполнении, и я, ещё не до конца проснувшись, долго и мучительно пытался вспомнить сквозь сон оригинал. До тех пор, пока голос Дятла не вернул меня к действительности.