Сломанный клинок - Айрис Дюбуа

Однако Тибо, стоило ему завестись, не так легко поддавался уговорам.

— Ну нет, этого я так не оставлю!! — ревел он. — Завтра же поеду разыскивать мерзавцев! Они, я слыхал, осаждают сейчас замок Луаньи? Так я им покажу осаду!! Я им подпалю зады, они у меня надолго запомнят, как порочить мою честь!

Между тем еще один человек, не участвуя в разговоре, пристально следил за всем происходящим на верхнем конце стола. Робер, прислушивающийся к каждому слову, очень скоро почувствовал скрытую напряженность между флорентийцем и сиром Гийомом, которой не замечал раньше, и это вызвало в нем смутное беспокойство. Когда же Тибо, заговорив о возможных женихах Аэлис, бросил выразительный взгляд на банкира, Робер похолодел от догадки. Конечно, это могло быть случайным совпадением, ведь мессир Тибо явно взбешен присутствием буржуа. Но в этом случае его слова не произвели бы такого впечатления на присутствующих. Достаточно было посмотреть на лица Пикиньи, флорентийца и Бертье, чтобы понять, насколько их задел этот намек.

Эти три дня после вечера, проведенного с Аэлис, Робер впервые за последнее время думал о ней без ревности, слишком счастливый ее любовью, в которой больше не сомневался; и тем страшней показалась ему сейчас внезапная догадка. Она-то может сколько угодно любить его, но ведь это не помешает отцу в любой момент выдать ее замуж. Когда он, ни о чем еще не подозревая, спросил у Симона, с чего бы это в Моранвиль пожаловали вдруг такие необычные гости, тот подмигнул и сказал, что не иначе мессир хочет поживиться: где банкир, там и золото, как тут не урвать. «То-то он обхаживает итальянцев, как своих родных, и дочке наказал быть с ним полюбезнее…» Наверняка так оно и есть. Робер, как и все в Моранвиле, хорошо знал, что мессир давно уже сидит весь в долгах; так неужто упустит случай поживиться? Но как же сама Аэлис? Догадывается ли о чем-нибудь? С мучительной тревогой он постарался поймать ее взгляд, но она не смотрела в его сторону. Мессир Тибо бушевал, обещая подпалить кому-то зад, Аэлис, глядя на него, весело улыбалась. Вообще она сегодня была особенно веселая, пожалуй даже счастливая… Наверное, причиной тому — их примирение, подумал он с горькой радостью. Ну что ж, разве этого мало? Чего еще требовать от судьбы?

На верхнем конце стола весело зашумели, но Робер, поглощенный своими переживаниями, не разобрал почему. Он смотрел и не мог насмотреться на сиявшее каким-то особенным светом лицо Аэлис. Почему она не смотрит в его сторону? Боится выдать себя? Видно, ни о чем не догадывается… хотя, может, не о чем и догадываться, может, ему все померещилось? И как тут быть, нужно ли говорить ей о своих подозрениях?

До самого конца ужина он тщетно пытался решить для себя этот вопрос и понял только одно: что должен побыть с ней как тогда, наедине. Он с тревогой ждал, не останется ли Аэлис после ужина в зале, чтобы сыграть с флорентийцем в шахматы или послушать его рассказы о виденных им чудесных странах, но нет, она сразу ушла к себе, и он с бьющимся сердцем, поспешил следом.

Когда он вошел, Аэлис стояла возле стола и с мечтательной улыбкой поглаживала надетую на левую руку зеленую перчатку. Увидев Робера, она покраснела и, торопливо сдернув перчатку, бросила на постель.

— Можно мне побыть с тобой, Аэлис? — спросил он, несколько удивленный ее испугом.

— Конечно. Зачем спрашиваешь? Я так рада!

Робер обнял ее и притянул к себе, пытаясь заглянуть в лицо.

— Если бы ты знала, любимая, каким долгим был для меня этот день… без тебя…

— Робер, пусти! — вскрикнула Аэлис, пряча лицо. — Ты чуть не задушил меня, пусти, говорю!

— Прости, Аэлис! — засмеялся Робер, отпуская ее. — Я слишком соскучился по тебе… Иди ко мне! — добавил он, садясь и протягивая ей руки. — Иди скорее…

— Погоди, Робер, еще успеешь! — Аэлис с нарочитым кокетством оттолкнула его руки и, усевшись рядом, торопливо заговорила: — Ты лучше расскажи, чем занимался. Я вот навещала отца Мореля, мы отвезли ему гуся — ну… которого добыл сокол. Мы ведь с Франсуа ездили на охоту, я тебе говорила? Ты не представляешь, как это интересно, — он сбивает птицу на лету, вот так, сверху, и падает вместе с ней, а на земле сразу перерывает ей горло и пьет кровь, — увлеченно рассказывала она. — Тогда надо подъехать и бросить ему прикормку — лучше всего голубя, а потом ему так посвистишь, и он взлетает и садится тебе на руку… следующий раз поедем с тобой, я все тебе покажу!

Аэлис продолжала говорить, но Робер уже не слушал, пораженный неожиданно охватившим его тягостным чувством. Ее слова казались ему пустыми, словно она торопилась произнести их только затем, чтобы скрыть более важное…

— Погоди, Аэлис! — остановил он ее. — С тобой что-то случилось сегодня, я это чувствую. Что произошло?

Он взял ее за плечи, повернул к себе и со страхом ждал ответа, не сводя взгляда с ее лица.

Аэлис покраснела и попыталась рассердиться.

— Ты становишься невозможным, Робер! — крикнула она запальчиво. — Нельзя же все время подозревать!

Робер не отрываясь смотрел ей в глаза:

— Скажи правду! Ты слишком часто уверяла, что любишь меня, это дает мне право спрашивать. Тебя… тебя просватали, Аэлис?

— Что-о?! Просватали? — Аэлис широко открыла глаза и с искренним недоумением глянула на Робера. — Господи, Робер! Чего это пришло тебе в голову? За кого просватали?

— За этого банкира! За кого же еще?

Аэлис залилась краской, но не опустила глаз.

— Да ты совсем ума лишился, Робер! — ответила она возмущенно. — Отец скорее даст отрубить себе правую руку, чем выдаст меня за буржуа!

— Ты в этом уверена?

— Замолчи, слышать больше не желаю подобные глупости! — Она сердито фыркнула и пожала плечами. — И хоть бы сообразил простую вещь; если бы даже такое и могло случиться, то уж, наверное, мне бы сказали о том, что я просватана.

С минуту он еще колебался, а потом облегченно вздохнул:

— Ты права, Аэлис! Конечно, ты бы знала об этом! А я уже было подумал…

— Но почему подумал? Откуда эта нелепая мысль? — спросила Аэлис, в душе уже сильно взволнованная его неожиданным предположением.

— Да так… — Робер пожал плечами и решительно добавил: — Я и сам не знаю почему. Наверное, ревность помутила мой разум!

Аэлис почувствовала досаду, ей вдруг захотелось, чтобы его подозрения оказались не простым вымыслом.

— Так мог бы и не болтать глупостей, раз сам не знаешь почему! — ответила она раздраженно и отвернулась.

— Аэлис, ну что ты! Не сердись, солнышко, я слишком боюсь тебя потерять…

Аэлис молчала, упорно избегая его взгляда. Ей вдруг стало с ним неловко и трудно. Нет, действительно, ну как он не понимает, что все равно наступит день, когда ее выдадут замуж; а если так, то какое ему дело за кого? Напротив, если бы он любил ее по-настоящему, он должен был бы только пожелать ей такого мужа, как Франсуа, а не мучить неуместной ревностью… Не мог же он всерьез надеяться на то, что она станет его женой! И вообще, что тут такого? Он мог бы оставаться при ней и после замужества…