Сосны. Город в Нигде - Блейк Крауч

Поуп стукнул Итана снова, и вместе с запахом собственной крови удар разбередил воспоминание о старой, протухшей крови на полу этой пыточной камеры в Фаллудже…

– Сейчас тебя отведут в комнату, дадут перо, лист бумаги и один час. Ты знаешь, чего я хочу, – говорит Аашиф.

– Не знаю.

Аашиф бьет Итана под дых.

Поуп ударил Итана в лицо.

– Мне уже начинает надоедать тебя лупить. Ты знаешь, чего я хочу. Как ты можешь не знать? Я спрашивал тебя уже двадцать раз. Скажи мне, что знаешь. Просто скажи мне это.

– Кто ты такой?! – орал Поуп.

– Знаю, – сипит Итан, ловя воздух ртом.

– Один час – и если то, что ты напишешь, не осчастливит меня, ты умрешь от линчи.

Аашиф извлекает из своей черной дишдаши полароидный снимок.

Итан зажмуривает глаза, но открывает их снова, когда Аашиф говорит:

– Посмотри на это, или я отрежу тебе веки.

Это фото человека в этой же самой комнате, тоже подвешенного к потолку за запястья.

Американец. Наверно, солдат, хотя наверняка не скажешь.

За три месяца боев Итан еще ни разу не видел увечий, хоть отдаленно приближающихся к подобному.

– Твой соотечественник на этой фотографии еще жив, – говорит его палач с нотками гордости в голосе.

Итан пытается открыть глаза, чтобы увидеть Поупа. Чувствует, что балансирует на грани обморока, и жаждет его – и ради облегчения нынешней боли, но куда более – чтобы отгородиться от вызванного рассудком отчетливого образа Аашифа и той пыточной камеры.

– Следующий, кто будет висеть под этим потолком, увидит такой же полароид с тобой, – вещает Аашиф. – Ты понимаешь? У меня есть твое имя. У меня также есть веб-сайт. Я выложу фотки того, что делаю с тобой, чтобы весь мир видел. Может, твоя жена тоже их увидит. Ты напишешь все, что я хочу знать, все, что ты пока что держишь при себе.

– Кто ты такой? – спросил Поуп.

Итан позволил рукам упасть вдоль тела.

– Кто ты такой?

Он больше даже не пытался обороняться, думая: «Какая-то часть меня никогда не покидала эту комнату в Фаллудже, смердевшую тухлой кровью».

Желая, чтобы Поуп уже добил его, милосердно погрузив в беспамятство, прикончив давние воспоминания, прикончив его нынешние мучения.

Две секунды спустя он пришел – удар в подбородок, полыхнувший перед глазами белым жарким светом, будто сработавшая фотовспышка.

Загруженная посудомоечная машина натужно стонала, проводя мойку, а Тереза, давным-давно перевалившая за точку полнейшего изнеможения, стояла у раковины, вытирая последнее блюдо. Убрала его в буфет, повесила полотенце на дверцу холодильника и включила свет.

Пробираясь через темную гостиную к лестнице, ощутила, как на нее наваливается нечто куда худшее, чем эмоциональные последствия этого долгого-долгого дня.

Всепоглощающая пустота.

Через несколько коротких часов взойдет солнце, и во многих отношениях это будет первое утро остальной ее жизни без него. Этот последний день был ради прощания, ради того, чтобы наскрести те крохи душевного покоя, которые удастся отыскать в мире без Итана. Их общие друзья оплакали его, им наверняка всегда будет его недоставать, но они пойдут дальше – уже пошли дальше – и неизбежно забудут его.

Она никак не могла отделаться от ощущения, что начиная с завтрашнего дня останется в одиночестве.

Со своим горем.

Со своей любовью.

Со своей утратой.

И было в этой мысли что-то столь сокрушительно одинокое, что Терезе пришлось остановиться у основания лестницы, положить ладонь на перила и перевести дыхание.

Стук напугал ее, подстегнул пульс.

Повернувшись, Тереза уставилась на дверь. В голове пронеслось, что звук ей мог просто почудиться.

Сейчас 4.50 утра.

Что может кому-либо понадобиться…

Снова стук. Настоятельнее, чем прежде.

Тереза босиком пересекла прихожую и приподнялась на цыпочки, чтобы поглядеть через глазок.

Под светом фонаря на крыльце увидела на веранде мужчину под зонтиком.

Невысокий. Совершенно лысый. Лицо – невыразительная тень под каплющим навесом. Одет в черный костюм, от которого дыхание у нее перехватило, – федеральный агент с новостями об Итане? Какие еще причины могут заставить человека стучаться к ней в дверь в подобный час?

Но галстук совершенно неподходящий.

Броский, в сине-белую полоску – чересчур стильный и шикарный для федерала.

Через глазок она увидела, как пришелец протянул руку и постучал еще раз.

– Миссис Бёрк, – сказал он. – Я знаю, что не разбудил вас. Я видел вас у кухонной раковины всего пару минут назад.

– Чего вы хотите? – осведомилась она через дверь.

– Мне надо с вами поговорить.

– О чем?

– О вашем муже.

Она зажмурилась, открыла глаза снова.

Человек все там же, и сна у нее ни в одном глазу.

– А что о нем? – спросила.

– Было бы проще, если бы мы могли сесть лицом к лицу и поговорить.

– Сейчас ночь-полночь, а я даже не представляю, кто вы такой. Я ни за что не пущу вас в дом.

– Вам стоит услышать то, что я хочу сказать.

– Скажите через дверь.

– Не могу.

– Тогда возвращайтесь утром. Тогда я с вами поговорю.

– Если я уйду, миссис Бёрк, вы больше меня не увидите, и уж поверьте, это станет трагедией для вас с Беном. Клянусь… Я не собираюсь причинять вам вред.

– Убирайтесь от моего дома, или я звоню в полицию.

Сунув руку под пальто, мужчина достал полароидный снимок.

И когда поднес к глазку, Тереза ощутила, как внутри что-то оборвалось.

На фото Итан лежал обнаженный на стальном операционном столе под больничным голубоватым светом. Левая сторона тела обратилась в сплошной кровоподтек, не поймешь даже, жив он или мертв. Не успела Тереза сообразить, что творит, как ее рука уже протянулась к цепочке и повернула щеколду замка.

Тереза распахнула дверь, а мужчина закрыл зонтик и прислонил его к стене. У него за спиной холодный неустанный дождь застлал звуки спящего города пеленой белого шума. Несколькими домами дальше припаркован «Мерседес Спринтер» темного цвета. На всей улице ни канализационных люков, ни силовых щитов. Может быть, это его фургон.