Танец и слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина - Татьяна Трубникова

Через две недели Лоэнгрин приехал. Исида запомнила один вечер, когда они стояли рядом, плечом к плечу, и смотрели вниз, на море, плещущее далеко внизу. Закатное солнце расплавляло своё красное золото в водах. Оно дробилось, искрилось и играло. Миллионы чистейших бриллиантов, оправленных в него. Исида наконец поняла: Лоэнгрин просто не хотел торопить её. Он ни о чём не просил её. Ни единого знака, ни вздоха, ни взгляда. Сама корректность. Он ведь женат? Махнул рукой. Вообще-то – нет. О его победах над женщинами в Париже ходили легенды, Исида знала. Настоящий ловелас. Рыцарь!

Вдруг Лоэнгрин показал на белую точку вдали.

– Что это? – спросила Исида.

– Моя яхта. Моя слабость. «Леди Ивлин». Поедете со мной в Италию?

И вдруг задохнулся, как мальчишка.

Смотрел на её профиль на фоне распускающихся вечерних звёзд. Не поворачивая головы, она кивнула.

Так и стояло в её глазах потом много позже, будто было вчера: широкая палуба яхты, её чудесная доченька, кружащаяся по ней в танце-радости, качели-гамак, она, Исида, – вся, вплоть до шляпы, в белом, как сказочная королева, стол, сервированный серебром, хрусталём и цветами, полный роскошных яств…

До этой поездки, когда ещё не были близки, они оказались вместе на бале-маскараде в Париже. Для приглашённых – бомонда и богемы – было одно условие: одинаковые костюмы Пьеро и, разумеется, маски. Так все и явились, в том числе и Лоэнгрин с Исидой. Забавное было зрелище: все одинаковые, как близнецы. Тысяча печальных Пьеро. Голова кругом.

Один из них пригласил Исиду на танец. Лишь когда её спутник крепко схватил Исиду за талию и за руку, она поняла, что это – женщина. Пальцы сжимали её с яростью, до боли. Сразу шепот полился ей в уши:

– Оставь его! Он мой! Или пожалеешь!!!

Видимо, речь шла о Лоэнгрине.

– Прекрасно, – ответила Исида. – Забирайте. Я его не держу. И почему вы решили, что он мой?

Пьеро в ярости схватился за её волосы. Перед глазами Исиды мелькнуло лезвие ножа. Ещё мгновение… Лоэнгрин прыгнул к ней, как барс. Ударил Пьеро по руке. Нож со звоном упал на пол. Все веселились, лился вальс, никому не было до них дела…

– Кто это? Кто это? – лепетала Исида, когда Лоэнгрин тащил её прочь.

Тот только крепче сжимал зубы. Много позже Исиде рассказали, что до неё у Лоэнгрина была любовница – нищая аристократка, бывшая замужем за производителем шампанских вин. Этот негодяй смотрел сквозь пальцы на роман супруги, потому что он давал им обоим возможность жить не то что безбедно, а на широкую ногу. Вся эта роскошь мгновенно улетучилась, едва Лоэнгрин пленился Исидой.

Когда первый испуг прошёл, пожала плечами: что ж, такова жизнь, Пьеро придётся смириться.

Не успели они опомниться, Исиду вызвали к телефону: у одной из девочек её школы – опасный круп. Встревоженная, сопровождаемая Лоэнгрином, Исида моментально выехала. Девочка лежала вся чёрная, в жару и в бреду. Судорожно, со свистом дышала. Всю ночь они провели у кроватки больного ребёнка, переживая и надеясь, меняя повязки и консультируясь с врачом. Малютке сделали три укола. Утром стало ясно: девочка вне опасности. Исида чуть не расплакалась от счастья. Лоэнгрин обнял её, она отдала ему свои губы. Эта девочка соединила их.

Спустя какое-то время подруга Мэри показала ей ту самую аристократку, Пьеро, которая чуть не пырнула Исиду ножом.

Странное дело: на балу она казалась и выше, и мощнее. Видимо, ярость придала ей сил. Исида решила: никакая. Худощавая, остренькая, резкая. Кость в горле!

Отвернулась и забыла. Увы, Пьеро и не думала ничего забывать.

Кстати, только с Лоэнгрином Исида стала настоящей гурманкой! Где же та девочка на развалинах Парфенона, готовая довольствоваться кружкой козьего молока и несколькими фруктами за целый день? В Париже Лоэнгрина знали метрдотели и официанты всех шикарных ресторанов. Все едва не падали перед ним ниц, когда он входил. Учитывая размер чаевых, которыми он швырялся, как грешный Крез, это было неудивительно. Исида быстро научилась понимать толк в винах различных годов урожая, достоинствах рябчиков и трюфелей…

Иногда ей становилось не по себе. Когда представляла себе, сколько людей трудятся только для удовольствия и развлечения их двоих. Сколько прислуги вокруг! А те несчастные кочегары под их палубой, что поддерживают огонь в топках? Она не забыла уроков России, 1905-го года, печальной процессии угнетённых людей. Она не забыла своего голодного, кочевого детства.

Дни летели за днями, а она только отдыхала, как сытая кошка, и не делала ни единого движения для своего искусства! Вся жизнь на яхте была: рассвет, солнце полудня и закат – волшебное круженье вокруг них, обласканных лучами небесного светила. О, боги! Разве для этого она появилась на свет?

Исида сразу поставила Лоэнгрину условие: она – свободна! И никаких побрякушек в подарок! Они отнимают у неё свободу ощущения самой себя. Тянут ей руки и шею, убивают её суть. Исида знала, что её рыцарь дарил своим любовницам дома и бриллианты. Но с ней этот номер не пройдёт! Если он хочет быть с ней – пусть принимает такой, какая она есть. Предполагалось, что совершенно свободной и в выборе любовников. Она сама его не держит!

Всегда потом помнила: тогда полюбила его, своего волшебного рыцаря. Только вот за что? Для неё самой это оставалось загадкой. Он не был человеком её круга и её интересов. Когда она наслаждалась игрой актёров, он часто уходил из зрительного зала, не в силах бороться с зевотой. На светских раутах, когда она болтала обо всём на свете с выдающимися актёрами, блестящими композиторами, танцовщиками, драматургами, он молчал, тихо следуя за ней. Его так и запомнили: как любезного, но «никакого» молчуна. Он не понимал её мироощущения. Иногда доходило до ужасающих ссор! Буквально: из-за видения свободы человека, свободы Америки. Ей было стыдно, что кочегары мокнут возле топки, он считал – это в порядке вещей. Так за что же она его полюбила? Он был умелым любовником. Его поцелуи паслись по всему телу, как стадо диких коз. Чувственность, чувственность и ещё раз чувственность. Она видела в нём то всемогущего Зевса, укрывшего её от всего зла этого мира, то белого лебедя, несущего её сквозь тучи невзгод. Он ласкал её, он баюкал, а она могла быть собой, и ещё – она начала соблазняться теми всходами, что даёт золотой дождь богатства.

Но этот Зевс был просто мальчишкой – ранимым, любознательным, капризным, увлекающимся. Видимо, нежность к нему, закравшаяся в её сердце, когда она это поняла, победила всё остальное. Его коллекцию древностей с раскопок она называла фантиками. Его архитектурные проекты – каракулями на песке. Он был самым занятым человеком в мире: с утра в субботу по телефону назначал время ланчей, диктовал названия блюд и прочих изысков, обговаривал фейерверки, которыми предполагалось удивлять гостей. В среду он мчался в Париж – заниматься очередным проектом, который, как быстро поняла Исида, он никогда не достроит. Скольких денег это стоило, но для него – лишь милое развлечение, средство от хандры. Лоэнгрин был человеком безумно увлекающимся, но стоило ему остыть к своей идее, он её бросал. Увы, к искусству Исиды он относился так же – как к игрушке. Неужели она думает иначе? Зачем ей вообще танцевать?! Его денег хватит на них двоих с головой.