Гелий-3 - Ярослав Гжендович

Норберт медленно огляделся, словно делая проход камерой, затем остановил взгляд на лице начальника, как будто наводя кадр. Пригодился бы крупный план. Он понятия не имел, даст ли это что-нибудь, но так или иначе снимал. Он вдруг понял, что машинально шевелит пальцами, словно обслуживая панель управления, и прижал ладонь к бедру. Он сам был камерой.

Камера, съемка!

Шла запись.

Наконец распорядитель яростно зааплодировал, крикнув: «За работу!», и они двинулись вперед черно-белой шеренгой, словно стадо собирающихся прыгнуть с ледяного утеса пингвинов.

За качающимися дверями оказался очередной участок коридора, ярко горящие лампы и лысые мужчины в костюмах, с неподвижными лицами, похожие на манекены. Поглощающая космическое излучение чернота пиджаков, ослепительная белизна рубашек, матовые линзы в глазницах, напоминающие пластинки закопченной жести, вытатуированные на выбритых висках квадраты QR-кодов.

Сканер представлял собой напичканный датчиками ящик, как в аэропорту, только круглый, напоминавший скорее туннель. Их пропускали по одному, так что он долгое время видел лишь обтянутые черным шелком спины стоящих впереди, сияние ламп и почти ничего больше. Слышался шум, звяканье и попискивание аппаратуры.

Когда пришла его очередь, он двинулся через туннель, состоявший из трех колец с выступающими рыльцами детекторов. Когда ему велели остановиться и расставить руки, раздалось гудение, кольца повернулись, матово поблескивая глазками сканеров, и он почувствовал, как встают дыбом волосы и проскальзывают по плечам электрические разряды.

— Вперед! Стоять! Руки в стороны! Вперед! На выход!

Он вышел из туннеля прямо к двум очередным манекенам, стоявшим по сторонам с короткими угловатыми карабинами, обвешанными электроникой. Блеснули стальные глаза.

Качающиеся двери.

Он прошел.

* * *

Им выдали такие же подносы, как и тот, с которым он упражнялся с позавчерашнего дня, — дорогие, из черненого матового титана, с едва заметным вытравленным узором в виде сплетенного в клубок дракона. Сверху — плотная, сверкающая белизной салфетка, вторая — сложенная и переброшенная через руку.

Поднос, салфетка, вперед!

Ряд пингвинов разделился, словно в балете, надвое — налево и направо, перед стоящим с заложенными за спину руками распорядителем, выглядевшим как хозяин гладиаторов у выхода на арену.

Потом они ждали с уже заставленными подносами, а очередной помощник во фраке стоял перед закрытыми двустворчатыми дверями и отсчитывал на пальцах, словно собираясь дать сигнал к старту. Пробил час, двери раздвинулись в стороны, открыв погруженный в полумрак, украшенный плавающими световыми отражениями и сверкающими плоскостями зал, и два ряда пингвинов двинулись вперед. Началось.

Он помнил правила и понимал коды, означавшие, что ему отнести и куда, хотя еще мгновение назад был полностью уверен, что никогда этого не запомнит. Схематический план Яшмового зала словно стоял перед глазами, поднос плыл на ладони без участия его воли, устойчивый, как посадочная площадка.

Гостей пока не было, и они кружили между окном раздачи и длинными столами, расставляя закуски. Титановые подносы заполнялись разноцветными композициями неизвестно из чего, украшенными многоэтажными изваяниями из фруктов.

Норберт снимал, поскольку уже включился и не мог остановиться. Он высматривал жареных панд, шашлыки из тигров, но пока что слышал лишь тарахтение распорядителя, громко цитировавшего головоломные названия, которые неизвестно что означали, но вряд ли могли произвести на публику в Сети большее впечатление, чем чистый китайский: «Тюиле из шалфея с фуа-гра и трюфельным демигласом! Дьяблотки с карпаччо из омара в рамбутановом соусе! Щека рыбы-удильщика под смородиновой пенкой на икорных чипсах! Гренки-бриошь со слоновьим шпиком и сельдереевым винегретом! Копченые морские желуди на сливе умэ, под грюнколевым кремом-фреш!»

Именно тогда он понял, что ничего не выйдет. Даже если тут подадут жареного младенца, тот будет представлен под нераспознаваемым названием, которое ни на кого не произведет впечатления. Слоновий шпик? Представитель «Пагоды» тотчас же ответит, что это поэтическое название чего-то приготовленного из тофу, редиса и витаминов. Он сам не понимал половины слов, хотя знал, что в нынешнем своем состоянии повторит их не задумываясь. Он не знал, что такое тюиле, понятия не имел, чем отличаются морские желуди от обычных. Большинство зрителей тоже не будут этого знать, и увиденное не вызовет у них шок, заставив вспыхнуть праведным негодованием, а попросту быстро наскучит. Политики жрут какие-то «питрифули в соусе мамбо»? Да на здоровье!

Хороший ивент должен говорить сам за себя — картинкой и звуком, не вызывая никаких сомнений. Комментарий, объясняющий, что слоновый шпик ведет свое происхождение от охраняемых диких животных и наверняка был доставлен контрабандой, или что астраханская икра запрещена даже в Новосоветской империи и доступна только верхушке, или что ложечка трюфельно-шафрановой пенки стоит втрое дороже грамма чистого урана, — лишь слова против слов, к тому же таких, которые никому не захочется слушать.

Провал.

К своему удивлению, он даже не ощутил разочарования. С одной стороны, он понимал, что все предприятие закончится ничем и обернется лишь пустой тратой времени, но с другой — химикалии, кружившие в его крови и заполнявшие центры кратковременной памяти пиксель за пикселем всем тем, что он видел и слышал, продолжали ласкать его лобные доли чувством глубокого интереса, граничащего с навязчивой идеей. Норберт не помнил, чтобы когда-нибудь был чем-то настолько заинтересован и увлечен. Он просто не мог остановиться.

И он снимал.

Иначе он не мог.

Банкетный зал, сверкающий хрусталем и оттененный ширмой, поблескивающие, словно груды драгоценных камней, натюрморты из мяса, рыбы и фруктов, вереницы черно-белых официантов, кружащих между кухней и столами, словно в однообразном балете. В зале появлялось все больше людей, но это еще не были гости, скорее разнообразный персонал, пребывавший в состоянии нарастающего волнения.

Было испробовано несколько вариантов освещения, включили вращающуюся эстраду. Появились танцоры с покрытыми парчой телами, в костюмах, подходивших скорее для карнавала в Рио, и обслуживавшие лазерные синтезаторы музыканты. Инструменты принесли охранники, в опломбированных кевларовых ящиках, позволив музыкантам расставить невидимый оркестр. Голоарфы окружили их ажурными световыми конструкциями, которые при прикосновении руки издавали странные дрожащие звуки, а шестеро охранников с ручными сканерами обнюхивали каждый электронный блок, управляющие перчатки и каждый фрагмент светящейся голограммы. Все вместе это начало напоминать не что иное, как подготовку к свадьбе нуворишей.

Какое-то время спустя их выстроили за качающимися дверями. Норберт успел лишь заметить, что в зале появился худой, неопределенного возраста азиат в светящемся фиолетовом костюме от Версаче. Его охрана тоже состояла из китайцев, но они походили не на манекены, как правительственная секретная служба, а скорее на спортивных звезд с дикими неоновыми прическами и в брендовой одежде. Прибыл господин Ву со свитой.