Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

Такая возможность у него была. Помимо всякого НКВД, который действительно набрал совершенно ненужную силу да вдобавок просто дискредитировал гуманную и народную советскую власть и лично товарища Сталина. С «ежовщиной» покончено! Кстати, очень хороший термин, хлесткий и емкий. Немедленно следует ввести его в широкое обращение. Будет политически правильно. Одновременно все увидят и поймут, что товарищ Сталин начеку. Вовремя увидел «перегибы» (как во время коллективизации) и железной рукой восстановил справедливость.

По этому поводу можно и поужинать.

Леонид Михайлович Заковский, комиссар госбезопасности первого ранга (что по знакам различия соответствовало командарму, а по реальной власти значительно его превосходило), первый замнаркома внутренних дел, опытный разведчик и контрразведчик, в Гражданскую войну поработавший даже начальником махновской контрразведки, чувствовал себя не очень хорошо. Даже, можно сказать, так плохо, как никогда раньше. Хотя, казалось бы, и не такие моменты приходилось переживать. Правда, в Гражданскую он был значительно моложе и воспринимал свою тогдашнюю деятельность как увлекательное приключение. А позже, вплоть до позапрошлого года, все у него складывалось вообще великолепно. Только вот низвержение Ягоды и назначение Ежова поселило в душе сначала смутную, а потом все усиливавшуюся тревогу. Неправильно дела пошли, а точнее — просто по-идиотски.

Сама по себе идея «большого террора» у него возражений не вызывала. Раз политика государства и партии коренным образом меняется, так совершенно естественно, что должна произойти «в верхах» смена караула. Потерявшие нюх и чувство реальности «бойцы ленинской гвардии» явным образом оказались «не на высоте новых задач» и вполне заслуживали отстранения. Но никак не устранения. Вполне можно было без всяких показательных процессов и бессудных расстрелов рассовать их по малозначительным постам, вроде как поначалу поступили с Бухариным, Каменевым и прочими. Вполне бы у ГУГБ хватило возможностей не допустить с их стороны противоправных или просто нежелательных поступков. Вплоть до интернирования в специальных «общежитиях», где они могли бы продолжать полезную работу.

И уж совсем недопустимо было распространение террора на низшие уровни, где он мгновенно вышел из-под контроля Центра.

Наблюдая за происходящим, Леонид Михайлович, разумеется, помалкивал, хотя в сфере своей ответственности пытался удерживать процессы в рамках, если, конечно, не получал прямых и недвусмысленных указаний по тому или иному поводу.

Само собой, нередко приходили в голову неприятные мысли, что волна может накрыть и его, но здесь он защищался от них самым обычным образом — убеждал себя, что, если бы Хозяину было нужно, его загребли бы одним из первых, вместе с Ягодой и многими другими. Но нет, не загребли, даже возвысили против прежнего. Каков бы там ни был Сталин, наверняка должен понимать, что без профессионалов в руководстве тайной полиции не обойтись. Кто-то ведь должен и настоящую работу обеспечивать.

Гитлер вон, что о нем ни говори, настоящие кадры сохранил, и кайзеровские, и веймарские. Порезал верхушку своих штурмовиков — и остановился. Совсем его не волновало, что многие нынешние гестаповцы до тридцать третьего года с тем же успехом ловили и сажали нацистов, как сейчас коммунистов и социал-демократов. Понимает, что на государственной службе делают то, что приказано, а не то, что хочется. «Для каждого дела всегда найдется свой человек, и каждому человеку — свое дело». Это, кажется, слова Гейдриха, начальника РСХА, свое дело как раз знающего.

Последнее время Заковский нутром почуял, что ситуация выходит из-под контроля даже на его уровне. Все больше власти при Ежове забирал Фриновский, тупица, садист и бездарь, хотя и по-своему хитрый, а это ничего хорошего не сулило, лично для него. И тут вдруг история с Шестаковым.

Заковский непонятным образом, чисто интуитивно понял, что здесь имеется шанс. Потому и поддержал старшего майора Шадрина вопреки всякому здравому смыслу. Решил сыграть «ва-банк» просто потому, что покорно сидеть и ждать, пока и за ним придут, стало невыносимо.

Признавался он самому себе: поступок отчаянного наркома его воодушевил. Голову на кон — и гори оно все огнем! Сам он в молодости поступал, бывало, аналогичным образом. Как-то, в конце девятнадцатого года, красные из Особого дивизиона ВЧК выследили местоположение очередной полевой ставки Махно и совершили на нее внезапный налет. По собственной инициативе или по специальному приказу — кто теперь знает? В архивах он никаких упоминаний о планировании подобной операции не нашел. Тогда Нестор Иванович с его армией был очень нужен советской власти. Только что он нанес сокрушительный удар по деникинским тылам, заставив Добровольческую армию прекратить успешное наступление на Москву, а впереди еще был Крым, где четыреста махновских тачанок буквально вырубили остатки белой кавалерии, поставив в войне последнюю точку, после чего и началось планомерное уничтожение «махновщины».

Так вот, когда налетели чекисты, сам Заковский (он же Левка Задов) в упор косил их из пулемета, пока перегретый «максим» не заклинило, а потом с остатками сотни Красильникова, спасая «батьку», стреляя с седла из двух «маузеров» сразу, пробился, ушел в ночную степь.

«Мальчики кровавые в глазах» после этого у него никогда не возникали: у чоновцев своя работа была, у него — своя. Первый орден Боевого Красного Знамени за те как раз дела он считал вполне заслуженным.

С наркомом тоже получилось наилучшим образом. Собранные Заковским материалы весьма пригодились, в качестве «последней соломинки», чтобы раздавить злобного карлика.

Тут-то и начались настоящие терзания.

По совету Лихарева он не вернулся домой, переночевал у него на квартире. Правильный был совет, инерция отлаженной машины была такова, что вполне свободно можно было ожидать ареста, а то и чего похуже, уже за финишной ленточкой. Приказы, как известно, легко отдаются, да трудно отменяются. Сам же отстраненный Ежов, от бессильной злобы или по тонкому расчету, до того как об его отставке стало известно, вполне мог приказать Фриновскому ликвидировать соперника «при попытке к бегству» или законопатить в Сухановскую тюрьму, наподобие «Железной маски», без фамилии, под номером, с соответствующей пометкой в деле.

Совсем не факт, что потом разобрались бы и выпустили. Сам же Хозяин мог решить: если сел, так пусть и сидит, раз таким лопухом оказался.

(Заковский не мог знать о том, что случилось тринадцатью годами позже, но рассуждал верно. В пятьдесят первом году Сталин уволил и посадил тогдашнего министра ГБ Абакумова, а после его смерти министра не только не выпустили с реабилитацией, как других, а вообще расстреляли, хотя совершенно не за что было, по меркам того времени.)

Утром Заковский ушел от Лихарева, тоже повинуясь чутью, укрылся на никому не известной конспиративной квартире, снабженной специально защищенной линией связи. Кто о ней знал — тех уже нету. Чудесная квартира, спрятанная так, что сто лет ищи — не найдешь. Мало ли чем закончится встреча наркома со Сталиным и Ежовым. Еще и сам Лихарев «под раздачу» попадет. Тогда Леонид Михайлович рассчитывал, по примеру Шестакова, пересидеть некоторое время, да хоть год, если потребуется, а там, может, тоже уходить за границу. В отличие от дилетанта-наркома возможностей у него куда больше, и технических, и финансовых.