Пангея приветствует тебя - Оливия Штерн

— Тише, тише, роза моего сердца, — пробормотал Мер-даланн, полной грудью вдыхая ее запах, — я хочу показать тебе кое-что.

— Что? — она заглянула в темные глаза, но не смогла прочесть в них ничего. Лишь увидела свое растерянное отражение.

— Полагаю, это тебе понравится. Идем.

Он крепко сжал ее руку и потянул прочь из опостылевшей за день комнаты — в полумрак коридора, мимо замерших стражей.

— Я долго думал над тем, что ты мне сказала сегодня, роза моего сердца, — сказал Мер-даланн и умолк. Тана едва поспевала за ним, шаг у брата Императора был широк и стремителен.

В душе медленно рос комок беспокойства.

«Я слишком мало о нем знаю, и почти не знаю его самого», — мелькнула тревожная мысль, — «то, что я могу овладеть его телом, еще не значит, что я могу сделать то же с мыслями».

Ненароком она вспомнила, как была напугана Эви, когда Мер-даланн застал их рядом с медленно умирающим визаром. А если подумать, что Эви больше не заходила, то…

— Мы пришли, дорогая, — шепнул на ухо Мер-даланн, да так, что у Таны пошли мурашки по коже.

Они задержались перед простой двустворчатой дверью, по обе стороны от которой, тем не менее, изваяниями застыли два воина. Мер-даланн повернулся к Тане, взял в ладони ее лицо и несколько секунд вглядывался в глаза.

— Хотелось бы мне знать, кем ты была, роза моего сердца. У тебя чрезвычайно ясная голова, — внезапно пробормотал он, и, тут же отпустив ее, резко растворил двери.

… Эви, сидящая на высоком табурете, вскочила и упала на колени, приникнув лбом к земляному полу. Тана, увлекаемая Мер-даланном, шагнула вперед.

Единственным предметом мебели этой светлой комнаты была кровать, на которой, укрытый простынями, лежал человек. Его лица было почти не разглядеть из-за обилия компрессов, перевязанные руки покоились поверх простыней, бессильно вытянутые вдоль тела. Тана, не веря собственным глазам, уставилась на ежик седых волос, затем перевела взгляд на Мер-даланна. Она молчала — слишком много слов, бестолковых и неуместных, толкалось и крутилось в голове. Как выбрать нужные? Потому Тана молчала. А потом взяла большую руку Мер-даланна, подняла ее и приникла губами к тыльной стороне ладони. Ответом стала скупая мужская улыбка. Мер-даланн обратился к замершей Эви.

— Что сказал лекарь о состоянии нашего… гостя? Поднимись, ради всех Полночных, довольно пыль собирать.

Эви шмыгнула носом и поднялась, бросив на Тану осторожный взгляд. Девушка в тот миг походила на олененка, хрупкая, перепуганная и невинная.

— Мой господин, лекарь только что ушел. Он сказал, что жизнь нашего… все еще в опасности, и что следует просить Полночных, чтобы повременили и не явились за ним.

Мер-даланн приблизился к постели, где тяжело, с присвистом дышал визар, наклонился, всматриваясь в закрытое компрессами лицо.

— Он должен жить. Конечно, выздоровление займет время, но он не выглядит сейчас умирающим, — и повернулся к Тане, — довольна ли ты, роза моего сердца?

— Свет души моей, я рада… Рада, что ты прислушался к моим словам. Поверь, все о чем я думаю — только твоя жизнь.

— Я тоже задумался о своей жизни, — негромко ответил он, — тут есть над чем поразмыслить…

На фоне светлеющего неба Иллерон походил на безобразно слепленный, кривой и косой глиняный горшок. Предрассветный ветер принес отголоски зловония большого города, и Уннар тоскливо подумал о том, какие ароматы ждут их внутри кольца стен. Ну он-то привык… Ко многому привык, на самом деле, после того как Владыка упек его на окраины Зу-Ханн. А вот Лисса — наверняка будет морщиться, она-то привыкла к чистоте и запахам леса, и даже ванна у нее наполнялась сама собой. Конечно же, в центральной части Иллерона была построена канализация, и там было почище — но до центральной части, во-первых, еще надо было дойти, а во-вторых — направляться туда было совершенно бессмысленным. Все лучшие новости и сплетни от сотворения мира передавались в бедняцких кварталах и тавернах.

…Вопреки словам Лиссы дорога заняла все же две ночи. Днем они останавливались под ветхими навесами у заброшенных колодцев, потому что — как заметил Уннар — не стоит шныряющим по Степи воинам показывать несущееся во весь опор чудовище визаров. Лисса, хоть и спешила, согласилась. Только улыбнулась уголком губ на слова о «чудовище». Отдыхая под навесом, они почти не разговаривали — не о чем и незачем. Лисса, похожая на росчерк черной краски по пергаменту, думала о своем. Уннар тоже мысленно прикидывал, как лучше всего вести себя в Иллероне. Память подсказывала, что у Мер-даланна есть в Иллероне дворец. Но заявиться туда рука об руку с визаром и попросить помощи? Наверняка Мер-даланн не поймет и вряд ли поможет. Связавшись с Лиссой, Уннар становился изгоем среди детей Степи. Можно было, конечно, спрятать Лиссу на постоялом дворе поприличней, но Уннар сомневался, что подобный ход устроит его спутницу.

Кроме того, был еще один — и весьма важный — повод не показываться у Мер-даланна. Где-то неподалеку мог крутиться Дей-шан, и если бы он узнал, что Уннар жив, то наверняка бы ждал встречи. Оставаясь мертвецом, было проще добраться до ничего не подозревающего Дей-шана.

Он поделился своими соображениями с Лиссой к концу привала. Она долго и задумчиво смотрела на него своими колючими светлыми глазищами, но затем внезапно согласилась. Даже больше — предложила войти в Иллерон пешими, в роли хозяина и рабыни. Уннар только брови приподнял, но тоже, в свою очередь согласился. Лисса могла убивать на расстоянии. Одного, двух, трех. Четвертый успеет пустить стрелу, или метнуть топорик. А вот появление в Иллероне еще одного вольного степняка с женщиной, по самые глаза замотанной в покрывала, вряд ли у кого вызовет вопросы, тем самым облегчая поиски Таны и Дей-шана.

… На рассвете следующего дня они спрятали черного монстра, способного пожирать расстояния. Уннар нашел старое и заброшенное логово норника, Лисса завела туда своего зверя. Вход они завалили, как могли, сухим бурьяном. Потом Уннар взвалил на плечо мешок с вещами, и они двинулись в сторону Иллерона.

К тому моменту, как показались городские ворота, солнце достигло зенита. Лисса задыхалась в своем одеянии, но старалась не подать виду, а только прикладывалась к фляге, отпивала маленький глоток и вновь завинчивала крышку. Уннар почти не пил. Да, ему было жарко, но он был привычен. Злое солнце кусало его только первые годы службы.

— Должна признать, — он услышал короткий смешок, — в лесу как-то лучше живется. Немудрено, что вы здесь так медленно развивались… или наоборот, так быстро деградировали.

Уннар ничего не понял, но переспрашивать не стал. На самом деле из головы не шло — как он собственноручно придушит Дей-шана, как предатель будет хрипеть и извиваться, глаза покраснеют и вылезут из орбит, а посиневший язык вывалится изо рта. Потом, все-таки не желая казаться невежливым и чтобы поддержать беседу, он попросил: