Бабий ветер - Дина Рубина

– Я ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю, – бормочет Мира себе под нос, проводя ладонью по стене. – Ничего не вижу, ничего не понимаю… Он сказал: «Мира, будет война», и через три дня началась война… Откуда он мог знать? – Она останавливается, поднимает на меня глаза, будто призывая в свидетели.

«…Как будто вновь я вме-есте с ними стою на огненной черте… У незнакомого посел-ка, на безы-мян-ной высоте-е-е-е…»

– Потом его взяли на фронт, и писем не было полтора года… А я попала в эвакуацию на Урал. Там нечего было жрать, не было электричества, мерзкий собачий холод точил кости… Жить было мучительно… Но теперь-то я понимаю, что это не самое страшное! А самое страшное то, что тает Северный полюс…

Я подхожу к дверям. Они закрыты, ибо в прошлом году два лихих ковбоя смылись из садика в увольнительную и на попутке уехали в Нью-Джерси, где их отыскали только на другой день. Что ж, надо Сару звать. И я зову, перекрикивая песню:

– Сара! Са-ара-а!

А в репетиционном зале, судя по всему, скандал только разгорается:

– Что ж! Если этой курве с медалями дали играть Лису, то мне здесь места нет!

– Таня, зачем вы так говорите о Марии! – Это Лидка, заполошно-заботливым голосом. – Наша Мария сражалась в окопах Сталинграда…

– Она – сражалась?! Она всем давала в каждом окопе!

Тут вклинивается чей-то воодушевленный женский голос:

– О, вы сказали «давала», и я вспомнила: Лида, надо дать Рувиму роль Волка! Дайте Рувиму Волка! Все-таки он был старшим инженером, надо дать ему Волка, там есть оперная ария…

Ко мне на зов торопится многомощная великая Сара со связкой ключей. Она отворяет дверь, выпускает меня и сразу же запирает ее за моей спиной. А я выхожу в моросящий дождик, в воздух, в нормальную жизнь и, как обычно, минуты три еще стою на крыльце, приходя в себя, в который раз мысленно повторяя, что Лидка – героиня, сталкер, ежедневно уходящий в зону безумия… И позволяю себе мечтать, как на следующие выходные мы с Лидкой срентуем тачку и поедем на Кейп-Код. К Оливии…

* * *

…Что значит – ты никогда не встречала этого названия? Конечно, встречала, но в переводе на русский: Тресковый мыс. Вспомни-ка:

Точно, «Колыбельная Трескового мыса», Бродский. Знаю ее наизусть, так как строки там следуют в ритме бухающего о берег прибоя:

Это про меня: это я знаю, как приглушить в ушах мерный шаг океана, чтобы он не будил, а убаюкивал.

Пару слов тебе – на скорую руку – об этом месте. Кейп-Код – восточная кромка штата Массачусетс; вытянутый в океан кривой такой носяра. Когда-то давным-давно был полуостровом, потом, в начале прошлого века, люди прорыли канал (зачем – не спрашивай, не знаю), отделив мыс от материка, и Кейп-Код превратился в длинный остров, на который мы попадаем, перемахивая великолепный легчайший мост – каждый раз им любуюсь. Остров изысканно заселен: городками-поселками, ресторанчиками-барами, галереями и прочим хозяйством богатого курорта.

В истории страны это место примечательно, да еще как: именно здесь в семнадцатом веке бросил якорь легендарный корабль «Мэйфлауэр» с пилигримами на борту. Причалили здесь на беду коренному населению – это были индейцы, как ты догадываешься, индейцы племени вампаноаг. Люди мирные, вполне приличная местная публика: не слопали незваных гостей, а наоборот, помогли им выжить глядя на зиму. Те основали Плимутскую колонию и на добро хозяев, как водится, ответили вполне в духе величия христианской морали белого человека: похерили индейцев, завладев их землями. Кстати, совсем недавно федеральное правительство восстановило справедливость, официально признав племя вампаноаг – сколько там их осталось, человек двенадцать? – отчего и не признать. А индейцы… правильно, ринулись свои земли отсуживать.

Ныне, сама понимаешь, местечко не простое, дорогое-дачное, поскольку – пастораль и океан.

Океан, сосны, клены и дубы, песок и чайки – все здесь имеется, даже свои белые грибы, собирай не хочу. Многие из тех, кому посчастливилось купить или построить здесь дом или получить его в наследство от прабабушки, сдают жилье в летний сезон, на это и живут. Оливия тоже сдает свой дом, дачники ездят к ней годами, и в это время туда просто нечего соваться – во‑первых, жара и влажность, во‑вторых, некуда плюнуть: в сезон здесь огромный спрос даже на голубятню; сдается все, куда можно поставить ногу, но я не люблю делить постель с незнакомцами. Оливия и сама летом перебирается в бывший сарай, переделанный ею в квартирку.

Но вот осенью…

Осенью, когда последний дачник покидает Кейп-Код, когда задувают ветра, океан штормит и озябшие сварливые чайки выхаживают по песку пустынных пляжей, оставляя на них аккадские письмена… тогда мы с Лидкой собираемся, снимаем авто и дуем – мимо острова Буяна в царство славной Оливии, в Провинстаун, в старый милый дом, перестраиваемый ею собственноручно, непрерывно и бесконечно.

Тут надо пояснить, что когда я говорю «перестраивает собственноручно», я это и имею в виду: ее руки, благословенные ее руки, которыми она сама строгает, выпиливает, кладет плитку, проводит провода, шкурит и красит, и покрывает лаком дерево…

Когда-то, лет сорок назад, Оливию оставил муж – одну с двумя пацанами.

(Она говорит об этом с улыбкой – впрочем, как и обо всем, – и, кажется, до сих пор его любит, не в этом суть.)

Чтобы выжить, она пошла с детьми в какую-то коммуну – знаешь, люди здесь придумывают самые разные штуки, чтобы не сдохнуть: вместе, группой, выжить всегда легче. Потом она взяла ссуду в банке и за гроши купила в бедном районе какую-то развалюху – та много лет стояла заколоченной. Денег на то, чтобы сделать ремонт, у Оливии, само собой, не было. И потому она въехала с детьми в этот аварийный дом и стала там жить, попутно ремонтируя его сама, изнутри, комнату за комнатой. Сначала получалось плохо, она ломала и переделывала. Тебе, конечно, знакомо это великое терпение женщины, терпение, заложенное в наши матки, в наши души, в наши спины и руки…

Короче, она строила, переделывала, ломала и опять переделывала. Она училась и в конце концов научилась. И, продав этот дом гораздо дороже, вернула ссуду в банк, взяла другую, купила следующую развалюху, в лучшем уже районе и в лучшем состоянии. Въехала и приступила к ремонту.