Мы правим ночью - Клэр Элиза Бартлетт

– Ты как? – прозвучал рядом с ухом голос Тамары.

Переговорная труба позволяла пилоту и штурману общаться между собой, и Ревне даже не пришлось поворачивать голову, чтобы ответить «Готова!», вложив в это слово всю свою уверенность.

«Может, это все не для меня?» – подумала она, но потом вспомнила бой, который видела с земли, а когда сердце в груди пропустило удар, перед глазами встал образ мамы и Лайфы.

– Расскажи мне, что тебе известно о живом металле, – произнесла Тамара.

В школе Ревна ненавидела, когда ее вызывали отвечать. И всегда в себе сомневалась, словно ожидая мудреных вопросов.

– Он знает о моем присутствии. И может меня ощущать.

Она чувствовала себя немного глупо, будто разговаривала не с Тамарой, а с воздухом.

– А еще? – спросил у нее воздух.

– Он живой благодаря Узору.

– Это все?

– Живой металл тяжелее обычной стали и намного прочнее. Чувствителен к настроению окружающих. Знает, когда его обрабатывают, и может как помочь кузнецу, так и помешать. Любит физический контакт. По крайней мере прикосновение человека, который ему нравится.

– Хорошо. Очень хорошо. Каждый из этих аэропланов создан по образу и подобию летательных аппаратов эльдов, и запасных машин у нас очень мало. Поэтому для того чтобы его разбить, у тебя должна быть очень веская причина.

Ревна уловила в голосе Тамары улыбку и открыла было рот, чтобы ответить, да так и замерла, не зная толком, что сказать. Воздух зашипел и ощетинился колючками.

– Прости, – сказала Тамара, колючки тут же втянулись, и в воздухе осталось лишь тихое, подспудное ворчание, – немного окопного юмора. В этом полете мы не будем делать ничего сложного. Тебе нужно познакомиться с аэропланом, а ему – привыкнуть к твоему стилю. Инженеры Мистелгарда внесли пару усовершенствований, чтобы ты могла видеть некоторые вещи с точки зрения летательного аппарата.

Кабина была крохотной и холодной. Ноги Ревны едва помещались под сиденьем. На небольшую приборную доску втиснули компас; лобовое стекло почти упиралось девушке в макушку.

Ревна натянула на голову кожаный шлем и надела очки, которые тут же сползли ей на нос. В щель между шлемом и ухом залетал ветер.

– Сзади установлен дроссель, – сказала Тамара, – он контролирует мощность. Ты должна доверять штурману, чтобы он мог действовать самостоятельно, но при необходимости без колебаний давай ему указания. Мы можем дать искр либо больше, чтобы разогнать двигатель, либо меньше, чтобы снизить обороты. Теперь мне нужно застегнуть ремни.

У себя Ревна никаких ремней не нашла. Вокруг ее сиденья шли длинные и тонкие металлические стержни, похожие на пальцы великана. Они соединялись дюжинами небольших металлических пластин, спаянных друг с другом. Перед ней лежали огромные кожаные перчатки, тоже проложенные металлом. Она сунула в них руки – так глубоко, что почувствовала пальцами их стальные кончики, – и обнаружила, что манжеты доходят ей до самых локтей.

– У аэропланов эльдов есть одно преимущество – у них живой металл может взаимодействовать с Узором куда эффективнее, чем у нас, – сказала Тамара, – Стрекоза спроектирована так, чтобы поддерживать с тобой контакт. По идее, она должна помогать тебе работать с Узором и ощущаться как продолжение твоего тела. Штурман будет вливать в аэроплан энергию, чтобы обеспечить его бесперебойное функционирование, а тот, в свою очередь, должен передавать ее тебе, чтобы бесперебойно функционировала ты.

Тамара сделала глубокий вдох и добавила:

– Сейчас я включу зажигание. Ты готова?

– А как насчет них? – спросила Ревна и показала на двух человек в серебристых шинелях на краю поля.

Хотя что толку было спрашивать. Все знали, что Контрразведывательный отряд прислал своих представителей, чтобы следить за ними, выведать, кто из них мастерски обращается с Узором, и внести их имена в особый список, и затем, после войны, всех отловить. Всех, за исключением Линне.

Катя видела, как их так называемый командир дружелюбно беседовала со скаровцами, и хотя Ревна лучше других знала, что нельзя верить слухам, нужно было помнить и о том, что такая фамилия, как Золонов, сама по себе уже обладает определенным могуществом. Могуществом, которое защитит Линне, даже если всех остальных в полку бросят драться с огнедышащим отрядом.

– Забудь о них, – сказала Тамара, – сосредоточься. Готова?

И, не дожидаясь ответа Ревны, привела аэроплан в действие. Вспышка энергии – и Стрекоза ожила. Вокруг Ревны, прижав ее к сиденью, словно сомкнулась гигантская рука.

Когда что-то скользнуло между плеч и укололо в кожу на шее, она ахнула. По всей груди, спускаясь на живот, побежали крохотные мурашки, будто ее колола иглой злобная белошвейка. Ревна дернулась и хотела было вырвать руки из перчаток. Но железные пальцы сомкнулись еще крепче и давили до тех пор, пока, как ей показалось, не выжали из нее весь воздух. Она открыла рот, чтобы закричать.

И вдруг…

И вдруг сердце забилось медленнее. Мир зазвучал по-новому. Ветер теперь не хлестал, а только щекотал; влажный, ледяной воздух казался ласковым и нежным. Сделав вдох, она ощутила сладкие ароматы дождя, размокшей грязи, едкого дыма, долетавшего из лаборатории инженеров, и витавшей над стрельбищем пороховой гари. Ей стало легко, будто ветер подхватил ее и унес далеко в горы. Внутри ее тела расцвело что-то огромное и задышало в унисон с ней. Она превратилась в огромного зверя, пробудившегося от спячки.

– Открой глаза, – донесся голос Тамары, вроде бы сзади, но на самом деле изнутри, из какого-то странного места, где она одновременно и находилась, и отсутствовала.

Ревна повиновалась. Вокруг нее, пронзая воздух, в разные стороны расходились тонкие и прочные серебристые полосы. Некоторые были толщиной с ее руку, в местах пересечения пульсировали, потом бледнели и уходили в землю. Другие казались тоньше паутины. Под ее перчатками струились самые изящные и нежные ниточки, какие ей когда-либо приходилось видеть. Когда Ревна дотронулась до одной из них, та пошла волнами, зашелестела от прикосновения с другими и скользнула на место.

– Мощность я увеличивать не буду, – сказала Тамара, – тебе надо будет зацепиться за одну из диагональных нитей. Сможешь?

– Да, – ответила Ревна.

Будем надеяться.

– Расслабься, – сказала Тамара, – машина очень чувствительна.

Когда двигатель заурчал, Ревна почувствовала, что Стрекоза пришла в волнение. Ей даже не пришлось слишком сильно дергать на себя Узор, чтобы аэроплан взмыл над землей, легкий как птица, и убрал в фюзеляж посадочные когти. Тамара вывела машину на нить покрепче, и они полетели.

Стрекоза парила в воздухе, подчиняя себе ветер и Узор, как те сороки и вороны, что носились над крышами Таммина. На земле машина казалась неуклюжей и массивной, но была создана для воздушной стихии, и прочувствовать ее надо было изнутри. Когда Ревна согнула руки, крылья Стрекозы тут же на это отреагировали, а ее незамысловатый стальной каркас подлаживался к малейшим движениям по мере того, как полетные перчатки хватались за тончайшие нити.