Космическая тетушка - Елена Хаецкая

Некоторые фонтаны били вверх довольно энергичными струями, но имелись и такие, что давно засорились, зацвели и сделались приютом потешных пестрых тритончиков. Там удушающе пахло тиной, но, если притерпеться к запаху, то можно проводить, наблюдая, целые часы, и никогда не надоест.

Настоящими знатоками нашего сада были увечные кентавры-музыканты, те самые, что обитали в павильоне. В пору праздников они немного внимания уделяли разговорам и прогулкам, поскольку преимущественно развлекали гостей духовой музыкой.

Мы с Гаттой сидели на каменной лавке, куда вынесли из дома подушки. Сотни их валялись на холодных замшелых скамьях и сыроватой траве. Несколько таких шелковых подушек, скользких и упругих, как желе, все время норовили из-под меня выползти, потому что я непрерывно ерзал. Гатта с достоинством ел фрукты из вазочки, а я любовался его профилем и весь перемазался сладостями. Музыка плескалась в другой части сада. В зависимости от прихотей ветра, она то обдавала нас душистой волной, то как будто иссякала.

С нами были еще две девушки – подруги Одило, и мужчина средних лет, очень черный и с рыжими волосами. Мы так и не поняли, приходился он кем-нибудь одной из девушек или оказался рядом с ними случайно. Они тоже что-то жевали и пили. Мужчина вежливо похвалил наш сад.

– Очень большой участок. Замечательно, что ваш дед оставил здесь живые растения. Любой другой на его месте построил бы здесь второй дом. Но ваш дед – вообще исключительная личность.

Что-то в этом человеке дребезжало неприятным диссонансом, но я был совершенно спокоен, зная, что Гатта устранит нежелательное. Мой старший брат умел ставить людей на место, если в этом возникала необходимость, и гармония тотчас восстанавливалась.

– Для чего бы нам понадобился второй дом? – спросил Гатта.

– Продать, сдавать внаем. Устроить отель, наконец, – ответил рыжий. – Это огромные деньги.

Всем стало неловко. Гатта чуть покривил рот и сказал:

– Человек не должен жить без деревьев, потому что деревья напоминают ему о Боге.

– Разве только деревья? – удивилась одна из девушек. Сейчас я предполагаю, что она была очень красива и что Гатта ей нравился.

– Деревья никогда не были изгнаны из рая, – пояснил Гатта. – В отличие от прочих живых существ, они безгрешны и до сих пор находятся в раю. Кроме одного дерева, которое было проклято Иезусом.

Хорошенькая девушка продолжала удивляться, и Гатта добавил:

– Деревья безответны. Дерево не может ни возразить, ни укусить, ни убежать. Говорят, диктатор Тоа Гираха казнил двух землевладельцев за массовые вырубки.

– А это правда, что ваша тетя была его любовницей? – спросил рыжий.

Гатта сказал:

– В любом другом месте я бы вас пристрелил.

Девушки тихо засмеялись, но я знал, что Гатта не шутит.

– Как можно одновременно находиться и здесь, и в раю? – заговорила вторая девушка. Она тоже была симпатичная. Из таких, что любят читать и ведут записи в толстых тетрадях.

– Это таинственно, – сказал Гатта. – Сад есть отражение рая, его подобие, пусть даже многократно искаженное. Рассуждать о подобии рая как о банальной недвижимости, подсчитывать прибыль от его эксплуатации и продажи – пошло и непристойно.

После этих слов Гатта строго доел фрукты и отставил вазочку. Красивая девушка смотрела на него с восхищением.

Рай, его местонахождение, способы его явления людям, малейшие намеки на него, – все это было любимой темой для размышлений моего брата, и я уже предвкушал, что сейчас он расскажет что-нибудь новое, до чего додумался или что вычитал из книг, но Гатта вдруг вскочил, схватил обеих подруг за ручки в тонких, скользких перчаточках и помчал туда, откуда доносилась музыка, а я побежал за ними следом, дважды споткнувшись о подушки и налетев лбом на дерево.

Маленькой стаей юных зверьков с горячими телами мы миновали высаженные тремя нефами лорнские деревья с их золотыми стволами и широкими, почти черными листьями, похожими по форме на карнавальные маски с удлиненными резными висками, и выскочили на поляну.

Она была неровной и чуть задиралась вверх, к холму, где белел павильон. Трое кентавров, расположившись на склоне в живописных позах, с заплетенными хвостами и раскрашенными копытами, лирически дули в старые полковые трубы, которые чуть дребезжали, вызывая в душе щемящее сладкое сожаление о чьих-то чужих, несбыточных грезах.

Гости танцевали на краю, но больше из вежливости, потому что главное происходило перед самым павильоном и требовало для своего осуществления почти всей поляны целиком: наша тетя Бугго, в немыслимо широком разрезном платье с тройной нижней юбкой и десятком искусственных серебряных роз, прыгающих на спине и груди, подскакивая на хромой ноге и целясь острым выпирающим плечом партнеру в подбородок, вальсировала с колченогим старым кентавром. Юбки и ленты, взлетая при каждом шаге, открывали теткины туфли на опасном тонком каблуке и оплетали косматые ноги и раззолоченные копыта; длинный распущенный хвост хлестал лошадиный круп и попутно оглаживал спину женщины. Волосатые темные пальцы мужчины тискали асимметричные, выступающие лопатки тети Бугго. Оба хромали и подпрыгивали. Проносились мимо зрителей то откинутое назад лицо Бугго – с застывшей танцевальной улыбкой, то физиономия кентавра со стариковски-похотливой гримасой.

Я остановился на краю поляны вместе со всеми, а Гатта, ни на мгновение не замедлив бега, ворвался в этот танец с обеими своими партнершами и, соединив кончики пальцев, они закружились возле тетки с полузверем, легкокрылые и юные.

Узкие коленки девушек, туго облепленные наэлектризованным шелком, шевелясь, соприкасались с ногами моего брата. Гатта вертелся между ними, успевая подхватить за талию то одну, то другую подругу и преградить ей путь к притворному бегству, так что ножки в атласных туфельках неизменно задевали вовремя подставленное бедро, скользили по нему и оказывались плененными. Все трое были серьезны, даже мрачны, как будто не танцевали, а затевали убийство. Одна девушка даже прикусила губу.

– Эгей! – гаркнул вдруг кентавр, хватая тетю Бугго мощными ручищами поперек туловища. Одним лихим движением он перебросил ее через свою спину. Тяжелые юбки загремели в воздухе, туфли мелькнули над головами и вонзились каблуками в землю.

Не знаю, что произошло со мной тогда, но я вдруг схватился ладонями за лицо, упал на примятую траву и громко, в голос, заплакал.

* * *

Взрыв. Еще один. Небо над нашим садом засветилось бледно-зеленым, мертвенным светом. Тихий этот свет показался мне насмешкой над предшествовавшим грохотом. Я лежал у себя в комнате, смотрел в окно и не пытался заснуть – напротив, я пытался понять, хочу ли я сейчас встать и выскочить в сад. Меня никогда не отправляли спать насильно и не препятствовали бродить по ночам. В нашей семье почти у всех время от времени возникали странные желания.

Моя нянька следила только за тем, чтобы я вовремя питался и был не слишком оборван и грязен. Сейчас она храпела на полу, возле двери в мою комнату. Храпя, она чуть улыбалась, и я видел железные зубы у нее во рту. В детстве (да и потом) я ничуть не сомневался в том, что она в состоянии перекусить туловище взрослого мужчины – если понадобится.