Псоглавцы - Алексей Маврин

Кирилл увидел добротный сарай, крытый обрывками рубероида и серыми досками. Из-под ворот сарая выбегали две ржавые нитки рельсов узкоколейки. Сарай служил гаражом для дрезины Мурыгина. Стену сарая подпирал штабель просмолённых шпал. Похоже, скряга Мурыгин приволок шпалы сам, не стерпел, что добро пропадает, хотя отремонтировать узкоколейку он, конечно, в одиночку не сможет.

На воротах висел здоровенный замок. Лиза с натугой отомкнула его и оставила висеть в одной петле, отволокла правую створку ворот. Кирилл отволок левую створку. В темноте сарая на рельсах стояло нечто удивительное.

Сначала Кириллу показалось, что это старый грузовик ГАЗ-51 с горбоносой кабиной, но потом Кирилл понял, что ошибся. Кабину и кузов 51-го смонтировали на двухосной железнодорожной тележке, и это сделали явно не умельцы с зоны. Спереди вместо бампера торчала железная лапа вагонной сцепки. Справа и слева внизу капота оттопырились полусферические фары, такая же фара стояла на крыше, повёрнутая стеклом назад, — освещать дорогу при реверсивном движении. Кабина, некогда зелёная, была совсем ржавой и мятой, боковые стенки капота отсутствовали, напросвет оголив чёрный и грязный движок. Дверок тоже не имелось. Зато в таком раздолбанном виде это чудище напоминало американский вертолёт «ирокез», побитый пулями вьетконговцев, как в «Апокалипсисе» Копполы.

— Здорово! — восхитился Кирилл.

Лиза, нагнувшись, вытаскивала из-под колёс дрезины железные тормозные «башмаки». Кирилл посмотрел на тугую задницу Лизы и забыл про Копполу. Лиза распрямилась. Лицо её разрумянилось.

— Ты умеешь водить? — спросил Кирилл.

Лиза кивнула и полезла в кабину.

Она включила зажигание, двигатель сипло затарахтел и завёлся, Лиза потянула рычаг. Дрезина медленно тронулась и мимо Кирилла с хрустом покатилась из гаража. Посадка на железнодорожную тележку оказалась ниже, чем у грузовика, и Лиза проехала почти на одном уровне с Кириллом. Он уловил какую-то эротику: то ли в осанке Лизы с грудью вперёд и рукой, отведённой назад на рычаг, то ли в том, что девушка в сквозной кабине была словно в пятерне робота.

Кирилл, сунул свой мешок с цепью в угол гаража и вслед за дрезиной прошёл на выход, морщась от бензинового чада пополам с торфяной гарью. Не глуша мотор, Лиза остановила дрезину и выбралась наружу. Кирилл затворил ворота и продел дужку замка в петлю, Лиза заперла замок и спрятала ключ под шпалу в штабеле.

Кирилл забрался в кабину, испытывая детское удовольствие от предстоящей поездки «на машине». Здорово, что не было дверок. От Лизы его отделял облупленный рычаг коробки передач. На приборной доске перед Лизой зияли круглые дыры снятых циферблатов.

— Далеко до карьеров? — спросил Кирилл.

Лиза показала ладонь с растопыренными пальцами, потом ещё три пальца. Восемь километров.

Дрезина заклокотала и покатилась. Кирилл восторженно смотрел по сторонам. Скорость у дрезины была как у велосипеда. Всё вокруг казалось игрушечным, ненастоящим. Колея — шириной в один шаг, 750 мм, как у детской железной дороги. Грузовик ГАЗ-51 был великоват для своей платформы и громоздился на ней, будто слон на табуретке. Передние колёса дрезины стучали где-то под Кириллом. Дымка пожара гасила горизонты. Лес по правую руку выглядел нарисованным на белой холстине. По левую руку домики деревни Калитино походили на детскую площадку. И лес, и деревню от узкоколейки отделяли широкие полосы отчуждения. Дрезина бежала по невысокой насыпи.

Почему Калитино — деревня? — думал Кирилл. Может, давным-давно, при раскольниках, жители здесь и занимались хлебопашеством, но потом работали в леспромхозе и на торфозаготовках, охраняли зэков. Калитино жило вполне по-городскому, как посёлок при заводе. Всё деревенское осталось в прошлом. Впрочем, были ведь огороды, коровы, куры… Когда в детстве Кирилл ездил в деревню к бабушке приятеля, его поразили окраины Малоярославца. Такое же вот полугородское-полудеревенское существование, когда деревня влилась в город, отчасти переняла городские нормы, но сохранила привязку к земле. Как назвать такую форму жизни? Слободской?..

Калитино закончилось. Потянулась обширная пустошь, на дальнем крае которой еле угадывалась река, а затем началась роща. Над липами и берёзами вторым этажом поднимались кроны сосен. Вдруг Лиза надавила на педаль, заскрипели буксы, и дрезина остановилась.

— Что случилось? — забеспокоился Кирилл.

Лиза выключила зажигание и указала пальцем на рощу:

— П-папка…

Кирилл сначала не понял, а потом разглядел в роще железные оградки и кресты. Здесь находилось деревенское кладбище. Наверное, Лиза хотела по пути на карьеры навестить могилу отца.

Лиза выбралась из кабины и неловко полезла в кузов. Кирилл смотрел в окошко, прорезанное в затылке кабины. В кузове на полу среди торфяной крошки, щепок и кусков коры валялись грабли, лопаты, багор, лом, домкрат, ржавое полотно двуручной пилы. Кирилл догадался, что это аварийный набор на тот случай, если дрезина соскочит с рельсов или если дорогу завалит упавшее дерево. Лиза взяла штыковую лопату и грабли.

Кирилл увязался за Лизой. Они перебрались через придорожную канаву, обросшую репейником, и по сухой траве пошагали к роще.

Могила отца под высокой сосной оказалась совсем запущенной. Некрашеный заборчик наклонился, деревянный крест тоже стоял косо.

— М-мы б-быстро, — сказала Лиза.

Она принялась торопливо скрести граблями по могиле, подбитой по краям досками, и вокруг, в ограде. Грабли вычёсывали космы сухой травы и веточки, из-под зубцов покатились сосновые шишки. Кирилл осторожно взял крест за лапу и вернул его в вертикальное положение.

В центре креста была пожелтевшая фотография под квадратиком мутного оргстекла. Довольно молодой мужчина в пиджаке как-то странно смотрел куда-то вбок, словно стеснялся, что умер. Кирилл узнал снимок. Такой же висел в доме у Токаревых, только там на руках у мужчины была шестилетняя Лиза, на неё мужчина и смотрел. Здесь Лизу отстригнули, но всё равно это показалось Кириллу жутким: словно Лиза должна быть в могиле вместе с отцом. Под фотографией темнела выжженная надпись: «Токарев Николай Петрович» — и даты.

Кирилл взял лопату, вышел из ограды и копнул в стороне, принёс земли и стал засыпать зазор, что остался от наклона креста. Потом утрамбовал землю ногой. Он подумал, не топчется ли он над головой похороненного, но Лиза ничего не сказала. Даже если и топчется — что из этого? Здесь, на кладбище, все казалось обыденным — сосны и берёзы, могилы и кресты, жизнь и смерть.

Лиза выгребла сор за ограду и остановилась, опершись на грабли.

— Папка меня любил, — совсем тихо сказала она.

Чем тише она говорит, понял Кирилл, тем лучше получается.

— Почему он умер? — Кирилл посчитал годы жизни по датам. — Ему же только сорок шесть было. Молодой.

— Его убили.

Лиза перекрестилась и начала беззвучно читать молитву. Кирилл изумлённо смотрел на Лизу. Здесь, на кладбище, действия Лизы были совершенно естественны. Это не сексуально-ролевое смирение поп-звезды, что стоит в раззолочённом храме в платочке и со свечкой.