Собачья служба. Истории израильского военного кинолога - Иван Гончаренко

В тот день мы закончили занятия около девяти вечера, получили шаат таш — час отдыха — и с удовольствием звонили родителям, девушкам, ели сладости и общались. Я уверен, что этот свободный час — самое демократичное время, которое только есть в армии. Ты можешь беседовать на любые темы. Никаких запретов. Тебе никто не имеет права что-либо запрещать говорить и обсуждать, даже сам начальник Генерального штаба ЦАХАЛ. Именно так должны проходить обсуждения в демократическом государстве, не исключая армию. Ведь это помогает прийти к согласию между людьми, сгладить неизбежные противоречия между ними. Ты начинаешь лучше понимать своего соседа по палатке, хотя у того совершенно иное мировоззрение, а он — тебя. В конечном счете, это укрепляет общество и армию.

Но вернемся к тому дню. Лежа в кроватях, мы слышали крики Банановой Клубники: «Быстрее! Еще быстрее! Вы не укладываетесь в норматив. Будете бегать здесь всю ночь!»

Невольно в палатке все начали прислушиваться к этим крикам. Я не удержался и высказался:

— Мне кажется, это ужасно, что девушки служат в боевых войсках.

— Почему ты так думаешь? — спросил мой сослуживец Дор.

Я сказал, что девушка — это нежный цветок и что она должна тратить свои силы на то, чтобы сделать этот мир лучше, красивее, а не бегать с оружием и стрелять. И это очень плохо, что мы дошли до того уровня, когда девушка становится бойцом.

В нашей палатке тут же возник диспут. Некоторые ребята поддержали меня, другие не согласились, утверждая, что такое мнение — проявление мужского шовинизма. Мы говорили громко, ничуть не опасаясь, что нас могут услышать и наказать за подобные разговоры. Мы чувствовали себя свободными людьми. Да так это и есть! Постепенно спор затих, и ребята в палатке стали засыпать.

Неожиданно мы услышали крик нашего офицера Лютана: «Тревога! Через две минуты все должны стоять в спецобмундировании с касками на головах на плацу!» Конечно, в тот момент мы не думали о причине тревоги. Все происходило на уровне рефлекса: тревога — вскочить — одеться — выскочить на плац. Никаких мыслей, главное — скорость, чтоб уложиться в заданное время. И вот через две минуты мы уже стоим буквой «П» перед офицером в еще мокрых от дневного пота рубашках. Лютан вызвал меня из строя и приказал подойти к машине, которая стояла недалеко от нас, и обойти ее, непрерывно отжимаясь. Сделать это было, как вы понимаете, не так уж легко. Во-первых, очень трудно отжиматься во время ходьбы. Во-вторых, у меня было оружие с шестью дополнительными обоймами и каска на голове.

Уже через полминуты я начал потеть. Все мои сослуживцы сочувственно наблюдали за экзекуцией. Последовал новый приказ Лютана: «А вы чего стоите? Всем отжиматься, пока он не пройдет эту дистанцию». Все тут же приняли положение лежа и стали отжиматься, сопя и кряхтя.

Едва я закончил обходить машину, Лютан приказал: «У вас есть две минуты, чтобы обежать вокруг лагеря». И мы бросились бежать. Все уже понимали, что все это неспроста, а в наказание за какую-то провинность. Но за какую? Все терялись в догадках.

Когда мы обежали базу, судорожно глотая воздух, офицер сказал: «Неплохо». И добавил, что если кто-то считает, что он лучший боец, чем девушки, то глубоко ошибается, ибо многие из девушек, которые служат у нас на базе, сделали бы это намного лучше нас. Все стало ясно. Нас наказали за спор в палатке. И тут откуда ни возьмись перед нами появилась Банановая Клубника. Так вот откуда ноги растут! Это она услышала наш спор и рассказала о нем Лютану.

— Я слышала ваш разговор, — холодно произнесла она в полной тишине. — И хочу сказать только одно. Не вам решать, как я стану защищать свою страну. Не вам решать, носить мне оружие или не носить. У вас никогда не было и не будет такого права.

Тяжело дыша, в мокрой от пота униформе мы стояли перед ней, и нам было стыдно, ведь она была абсолютно права. После того как нам разрешили вернуться в свои кровати, я подошел к Банановой Клубнике и искренне извинился. Сказал, что это для меня стало действительно важным уроком. В ответ она улыбнулась и ответила, что очень рада слышать такие слова.

Этот случай я запомнил на всю жизнь. Изначально к феминизму каждый из нас относится по-разному, в зависимости от образования, мировоззрения, традиций. Но следует понять простую истину: никто не вправе решать за женщину, что она должна делать, а что нет. Это должен быть только ее личный выбор и ничей другой. Остановитесь на секунду и задумайтесь. Давал ли вам кто право решать за других, как им жить?

Вот и настал момент, о котором мы мечтали все девять месяцев спецподготовки, — день ее окончания! Позади курс молодого бойца, где из нас, вчерашних школьников, лепили нечто вроде заготовки для бойца Окец. Это как кусок глины, который постепенно принимает форму кувшина. Уже угадывается горлышко, дно, но еще нет четких очертаний и деталей — ручки, носика. Заготовка, одним словом. Потом были еще три месяца подготовки, где заготовка все больше приобретала нужную форму.

И вот мы вышли на новый рубеж: через шесть месяцев каждый из нас станет кинологом, на груди засверкают значки нашего подразделения! Но пока это все впереди. А сегодня последний день спецподготовки.

Это был четверг. Праздничный четверг. Многие трудности позади, а новые еще только маячат на горизонте. Значит, нас ожидает несколько беззаботно-радостных дней, до самого воскресенья после шаббата, щедро приправленных острым соусом ожидания новой жизни. В тот день у нас намечалось два волнующих события. Вначале — швират дистанс — дословно с иврита «поломать дистанцию». Очень интересный ритуал, который есть, наверное, только в израильской армии. Все происходит в нашей общей большой палатке. В нее зайдем мы, наш офицер Лютан и два наших сержанта — Одед и Эйтан. Зайдут командирами, а выйдут уже нашими друзьями — дистанция между нами будет до минимума сокращена, и мы даже сможем на законном основании называть их по имени.

С воскресенья каждого из нас направят в один из трех отрядов Окец, у нас будут новые командиры. А перед этим следовало пройти интересный и очень сердечный ритуал прощания с прежним руководством. Как только Лютан произнесет слова швират дистанс, все мы дружно набросимся на него и сержантов… с кулаками. Нет, конечно, никто по-настоящему их бить не будет, все чисто символически. Мы как бы будем мстить им за все те трудности армейской службы, которые они нам создали: за изнурительные марш-броски, за бесконечные шамнаши, за постоянные недосыпы в Наби Муса, за таскание огромного бревна. Конечно, все это было необходимо, чтобы закалить нас, подготовить к предстоящей суровой действительности. Все это отлично понимают, а поэтому на бывших командиров будут сыпаться не удары кулаков, а дружеские толчки, как бы говорящие «Прощай, друг. Ты мне здорово помог. Спасибо тебе за все». И вот знакомая палатка. Раскладушки, расставленные буквой «П». Мы садимся на них. Входят наши командиры. Привычно вскакиваем. Но дальше все пошло по иному сценарию. Вначале Лютан неожиданно сказал: «Садитесь, зачем вы вскочили?» Все улыбнулись и немного расслабились. Дальше Лютан не стал описывать наши грехи за неделю, а начал рассказывать о себе. Где родился, где живет, как попал в это подразделение. Поведал нам смешные истории из нашей службы. Именно тогда я узнал, что когда он застал Марка курящим в карауле, то чуть не рассмеялся от его ответов на грани фола. Он вспоминал, как смеялся, наблюдая за нашей суетой на шамнашах. И в наших глазах Лютан и сержанты Одед и Эйтан неожиданно превратились просто в друзей. Мы осознали, что все их придирки, трудности, которые они нам создавали, были частью игры, жесткой мужской игры. И по-другому они просто поступать не могли, это было бы нарушением правил. И когда через полтора часа задушевной беседы как-то обыденно прозвучало: «швират дистанс», то у нас не возникло иного желания, кроме как отблагодарить своих командиров, что мы и сделали дружескими толчками.