Маэстра. Книга 2. Госпожа - Л. Хилтон

Дейв, может, и уехал жить в деревню, но связи у него остались. Как же все-таки хорошо, что с тех пор, как у нас наладились отношения, мы всегда говорили напрямую без долгих предисловий. Ожидая его ответа, я закончила собирать чемодан.

Я не была уверена, что когда-нибудь увижу свои картины, но, по крайней мере, надо было попытаться спасти их. Я передвинула осушитель воздуха, купленный для борьбы с венецианской влажностью, из гостиной в гардеробную, взяла несколько хлопковых чехлов для одежды, чтобы защитить картины, а потом стала брать их в руки одну за другой, лаская взглядом, с благоговением прикасаясь к ним кончиками пальцев. Добравшись до моей «Сусанны», я поняла, что призраки все-таки сделали свое дело.

На этой картине изображена практически обнаженная молодая женщина, которая в отвращении отворачивается в правую сторону от двух стариков, плетущих интриги за стеной, у которой она сидит. История Сусанны — это история победы добродетели над пороком. Два вуайериста подглядывали за ней, пока она купалась, а потом шантажом пытались склонить ее к сексу, она бросает им вызов, не поддаваясь на угрозы, их лжесвидетельство раскрывают и старцев казнят. Однако, как и в случае со многими другими каноническими сюжетами, эта история служит лишь прикрытием для того, чтобы иметь возможность изобразить Сусанну обнаженной. Зачем показывать момент, когда она отказывает обвинителям, а не тот, к примеру, когда она купается? Истинная тема здесь совсем не оскорбленная невинность, а анархия похоти: тот уровень, на котором художник изображает роскошную плоть Сусанны, заставляет зрителя встать на сторону старцев, даже если он того не желает. В старцах, в их нечистых помыслах, затуманенном похотью разуме мы узнаем самих себя, и это понимание обезоруживает.

Ярко освещенное лицо Сусанны было разрезано и реставрации не подлежало. Sfregio. Рассечено. В разрез была вставлена нижняя половина репродукции иконы Богоматери из Машиной квартиры. Ермолов считает меня такой идиоткой? Решил еще раз объяснить? Убрав с картины обрывок цветной бумаги, я провела пальцем по разрезу на холсте. Сусанна была не просто обезображена, она лишилась жизни, превратившись в плоский сгусток масла и красок и перестав быть даже объектом. Как завороженная я следила за собственной рукой, глядя на темное дерево подрамника, виднеющееся через дыру, обводила пальцами края. Что ж, там на самом деле ничего не было. Я смотрела, как пальцы забираются под рваный холст, тянут, рвут, смотрела, как трескается и отваливается лак, пока холст не вздыбился, а потом не опал, а пальцы сжались в кулак, вырывая тело Сусанны из рамы, руки с бешеной страстью гладили ее кожу, воплощая страсть старцев, их желание раздеть ее, раздвинуть ей ноги, сделать так, чтобы она дрожала и задыхалась, пальцы сжимали и царапали эту красоту, разрушая ее до основания.

Через некоторое время я заметила, что ногти у меня обломаны, а на предплечьях — длинные царапины. Кусочки краски застряли в волосах и на ресницах, обрывки холста валялись вокруг меня на полу, как будто здесь живет сумасшедшая бомжиха. Какой-то частью сознания я думала о Маше, и на секунду у меня мелькнула мысль о том, как хорошо было бы лечь на пол и просто подождать, пока они придут за мной, все они, все эти призраки, а я буду тихо лежать, пока они будут рвать на части все, что от меня осталось, и в конце концов я стану такой же пустой, как рама «Сусанны». Нет. Не сейчас. Мой взгляд упал на дверцы бельевого шкафа. Я вскочила на ноги и начала прибираться.

Закончив все приготовления, я осмотрелась и подумала, что квартира не кажется мне безопасным местом. Собралась вздремнуть, предварительно поласкав себя, но мое отношение к себе как-то незаметно стало совсем другим. После мастурбации появляется ощущение, что тобой попользовались. А еще я, к своему удивлению, обнаружила, что боюсь. Боюсь, что если попробую, то не почувствую ничего, кроме сосущей пустоты. В последний раз я огляделась по сторонам, пытаясь понять, не упустила ли чего, потом отнесла чемоданы вниз, оставила их в подъезде, заперла дверь и пошла в сторону площади, чтобы убить время. Я взяла кофе с собой, но на одном месте усидеть не могла, поэтому просто отправилась бродить по каналам Дорсодуро среди толпы туристов, не выпуская из рук телефон и каждые пять минут поглядывая на экран. Наконец Дейв прислал мне снап-код и время — 19:00. Отлично. Я присела в кафе, заказала еще один кофе, хотя кофе мне совершенно не хотелось, и бутылку воды, достала ручку «Монблан» и начала составлять список.

Мне нужно было узнать, на что пойдет Ермолов, если захочет по-настоящему достать меня, и как он попытается это сделать. Для большинства мертвой учительницы по русскому вполне хватило бы, но я прекрасно понимала, что это всего лишь начало, он просто обозначил намерение, так сказать. «Караваджо» наверняка подделка, но Ермолов однозначно верит в то, что рисунок подлинный и он у меня. Если я просто скажу ему, что ничего не знаю, проблемы это не решит. А судя по рассказам Елены, Ермолову известно, что я была на площади Одеон, что я как-то связана со смертью Кэмерона Фицпатрика. Если его громилы не доберутся до меня первыми, то за дело возьмется полиция. А что насчет Баленски? Если Ермолов думает, что я работаю на Человека из Стана, то наверняка позаботится о том, чтобы об их делах никто не узнал. Я понятия не имела, как связаться с Баленски, пока мне не перерезали горло, если он, конечно, не пользуется «Тиндер». Машинально я начала рисовать в углу страницы небольшой ножик. В иероглифике русского преступного мира татуировка с ножом на шее означала, что хозяин татуировки убил кого-то, отбывая срок. Юрия я снова увижу не скоро, но мне нужно узнать, сколько времени и какое расстояние я смогу выиграть.

В половине четвертого, ощущая горечь во рту от количества выпитого кофе, я снова бродила по улицам. Неподалеку от площади Сан-Поло раздался вой сирены — по каналу шел катер «скорой помощи». Мне всегда казалось крайне смешным, что в Венеции все аварийные службы перемещались на катерах, но сейчас я подумала о том, куда они могут направляться, и катер уже не показался мне забавным. Я могла думать только о себе. Еще один эспрессо. Когда часы на площади пробили семь, я тут же ввела код.

«Белыми шляпами» называют специалистов, которые работают законно, разбираются с внутрисистемными проблемами или багами. «Черные шляпы» используют профессионализм «белых», иногда ради выгоды, иногда просто смеха ради. «Серые», разумеется, являются своего рода промежуточным звеном. Многие из них работают на военных, поэтому я и обратилась к Дейву. Как только мы со «шляпой» вышли на связь по снап-коду, я сразу же перешла к делу. Ни он (или она?), ни я не представились.

Тут же пришел ответ: