Московское время - Валерия Вербинина

– Ночной шофер?

– Может быть, и ночной.

В дверь просунулся коротенький нос Антона, жаждавшего новостей. За носом протиснулся и весь Завалинка, а следом явился и Казачинский.

– Я не понял, – начал Юра, – Радкевич-то почему свободно ушел?

– Потому что Елисееву убили, чтобы взять на память папиросу, – ответил Петрович. – Вот почему.

– Ну! – изумился Казачинский. Антон же смотрел на Опалина во все глаза, и Иван отлично понимал значение этого взгляда.

…Если ты лидер, ты можешь временами заблуждаться, но в конечном итоге ты обязан оказаться прав. Опалин с ходу счел виновным в убийстве Елисеевой «комаровца», и хотя потом вроде бы и возникали сомнения, время подтвердило правильность его версии.

– Нам нужны свидетели, – заговорил Опалин. – Страдающие бессонницей, студенты, которые зубрят до рассвета, постовые, кто угодно, любой, кто поможет установить, когда именно Елисеева вышла от Радкевича и куда пошла. Далее: метро. Может быть, оно уже работало, и кто-нибудь ее запомнил. Там, где она живет, никакого метро нет, но могла выйти на удобной остановке и пересесть на трамвай или автобус. Маршрутов же полно до Таганки…

– Такси, – напомнил Петрович. – Как насчет такси? Мы ищем шофера, – пояснил он, поворачиваясь к Казачинскому и Завалинке, которые не присутствовали при начале разговора.

– Шофер или человек, у которого есть машина, – кивнул Опалин. – Это и есть тот, кто нам нужен.

Он нахмурился. А ведь было еще как минимум одно убийство в Ленинграде. Но как упомянуть о нем, не впутывая Соколова и не рассказывая о Маше?

– Возможно, – решился Опалин, – он убивал и в других городах.

– Почему ты так думаешь? – заинтересовался Казачинский.

– Не знаю. Интуиция, что ли… Между убийствами большие промежутки. Это не очень характерно для дел такого типа… Если он шофер, мог ездить на машине в другие места. Запросто.

Петрович кашлянул.

– Вообще-то, – напомнил он негромко, – мы же не знаем, все ли тела найдены. Может, трупы где-то гниют, есть заявления о поиске пропавших, но без тел… без тел ничего нельзя сказать наверняка.

– А все-таки? – загорелся Антон. – Если поднять заявления о тех, кто пропал ночью…

– Таких будет слишком много. – Опалин поморщился. – Будем исходить из того, что у нас есть. Номер первый: Алексей Плешаков, токарь. Номер второй: Нинель Уманец, стенографистка. Номер третий: Елена Елисеева, студентка… Люди, которые никак не были связаны между собой. Общего только способ убийства – удушение, время убийства – темное время суток, и отсутствие мелких личных вещей.

– Отпечатки, – подал голос Казачинский. – Как насчет них, кстати?

– Померанцев дополнительно проработал вещдоки по Плешакову и Уманец. Нет там общих отпечатков. По Елисеевой он работает, но я думаю, и тут отпечатков не будет. Скорее всего этот сукин сын действует в перчатках.

– Жертвы – один мужик, две бабы, – заметил Антон. – Почему?

– Потому что Плешаков, судя по всему, оказал сопротивление, – ответил Казачинский, который изначально занимался расследованием. – Женщину убить проще.

– Как насчет психически больных среди шоферов? – спросил Петрович.

– Мысль хорошая, – согласился Казачинский, – но ты представляешь, сколько вообще шоферов в Москве? Такси, предприятия, организации…

– Автолюбители, – вставил Антон.

– А я думаю вот о чем, – подал голос Опалин. – Может быть, наш шофер уже попадался? Но не на убийстве, а… не знаю… что-то проще, гораздо проще… Не знаю, – повторил он, хмурясь. – Вот смотрите: он ездит на машине, условно говоря, он нормален, а потом что-то происходит, он выбирает ночью случайную жертву, убивает ее и берет вещь на память. Но это ненормально, я хочу сказать, остальное-то время он симулирует нормального, но… нельзя же всегда притворяться. Как-то его сущность должна проявляться… Даже днем.

– Странности? Агрессия? – Петрович схватывал на лету.

– Что-то такое. Но, повторюсь, это только моя гипотеза, а на деле я просто не знаю, как… Вот смотри: есть огромная масса дел, и выбрать из нее те, в которых фигурируют шоферы… Может, это вообще какое-то мелкое хулиганство, которым занималось отделение милиции. Может…

Зазвонил телефон, Опалин схватил трубку.

– Твердовский. Сколько раз просил, чтобы ты докладывал мне немедленно…

– Николай Леонтьевич, я…

– Зайди ко мне.

Оставив коллег в кабинете, Опалин захватил с собой карту и отправился к начальству.

– Санкцию на арест запросил, но не использовал, – проворчал Твердовский, выслушав рассказ Опалина и внимательно рассмотрев карту. – А если в следующий раз нам откажут? Нельзя же так подставляться. В прокуратуре на каждую бумажку, которую они выдают, не надышатся…

– Я не мог арестовать Радкевича, он невиновен, – твердо ответил Опалин. – Да, струсил, испугался быть замешанным в историю и оттого вел себя по-дурацки, словно он убил, но – невиновен.

– Ну, раз ты так говоришь… – буркнул Николай Леонтьевич. – Как шофера-то искать будешь?

– Как обычно. Свидетели, следы, улики. Проверять все гипотезы.

Вернувшись в свой кабинет, Иван распределил между сотрудниками обязанности, сделал десяток звонков, пообедал в столовой и занялся другими расследованиями, требовавшими его внимания. Вечером на двухэтажном троллейбусе Опалин добрался прямиком до Трифоновской улицы, где жил Терентий Иванович Филимонов.

Зайдя в комнату Филимонова, Иван увидел старого сыщика, растянувшегося на кушетке, причем без подушки. Терентий Иванович не стал подниматься, а только повел глазами в сторону Опалина и пожал ему руку.

– Как вы, Терентий Иванович? – спросил Иван, присаживаясь на венский стул, судя по всему, оставшийся от прежних хозяев. Филимонов, его дети и внуки занимали две комнаты в коммуналке, которые разгородили и превратили в пять или шесть закутков.

– В моем возрасте, молодой человек, начинаешь ценить всякий день, когда не болит спина, – усмехнулся Филимонов. Он немного переместился на кушетке – очевидно, сейчас спина давала знать о себе. – Простите, что не встречаю вас, как подобало бы радушному хозяину…

– Зачем извиняетесь, Терентий Иванович, – проворчал Опалин. Он любил старика, но его церемонная речь, отдававшая прежним режимом, вызывала у Ивана чувство протеста.

– Привык-с, знаете ли, – не без легкого вызова ответил Филимонов, пытливо всматриваясь в лицо Опалина. – И спина, не угодно ли, попалась с характером. То неделями молчит, а то вдруг напомнит о себе, да так, что только пластом лежать могу. – Он вздохнул. – Бог с вами, Иван Григорьич, приступайте к делу, а то, если начну вещать о своих недугах, вы и за полночь не выйдете отсюда…

И Опалин рассказал старому сыщику о шофере-убийце, умолчав только об аналогичном преступлении в Ленинграде. Когда он наконец закончил, Филимонов некоторое время молчал.